Золото Каралона
Шрифт:
Казак углядел впереди на тропе валежины, учуял махорочный дымок. Сноровисто выдернул из чехла карабин, но спешиться не успел. Первым выстрелом казаку попали в грудь. И все же справился он, поворотил коня, погнал рысью, сопровождаемый хлесткими ружейными выстрелами.
Падая с коня, казак Мишка прохрипел, выплевывая сгустки крови:
– Хунхузы, огибайте левее.
Соорудили завал на тропе из валежника. Залегли. Но хунхузы или местные бандиты, оказались обученные. Они не пошли по тропе. Стали обходить справа по возвышению. Урядник прицельно выстрелил
– Два ружья и карабин. Может и еще кто на подступах. Отходите к каравану. Васька, сукин сын, стань в ста метрах за деревом. Как побегу, стреляй по врагам прицельно.
Караван шел без остановок, теряя оленей и вьючных лошадей. Казаки по-быстрому сооружали на тропе завалы, чтобы придержать преследователей. Ночь провели без костров, только под утро в стороне от табора согрели чай. Здесь же, на кострище выгребли оттаявший грунт, похоронили казака Мишку. Привалили дерн крупными камнями. Все так иззябли, что пришлось использовать остатки спирта. Заодно помянули смелого казака.
Ипатий остался прикрывать отход. Но хунхузы преследовать караван не решились.
В широкой Баргузинской долине навстречу вышел обоз из десятка саней, запряженных верблюдами. Пояснили, что добираются от Кяхты. Последние новости обрадовали. Атаман Семенов выбил красных из Верхнеудинска. В Иркутске Колчак. Вдоль Трансиба то казаки, то партизаны, то иностранцы.
Приказчик купца Мошнякова оглядел обмороженные лица, понурых лошадок с ввалившимися боками и, похоже, понял, откуда идет караван.
– Мы пустые возвращаемся, и то шарят, да шарят по мешкам. Поостерегитесь.
Подошел к Ипатию, предложил папироску.
– Я тебя черта здоровенного где-то видел. Похоже, что в Бодайбо на Николаевском прииске?
Ипатий расхохотался басовито, как умел под настроение.
– Да, было дело. А ты, значит, тоже золотишком пробавлялся.
– А то, походил с разведкой по тайге от Ангары до Витима. Но ныне народ с приисков побёг. Красные приходят, золото экспроприируют, потом заставляют петь Интернационал. Белые приходят, реквизируют и просят петь «Боже, царя храни». Хунхузы петь не заставляют, зато забирают всё до последнего.
Посмеялись и разошлись. Дрейзер стоял рядом, слушал говорливого приказчика, в разговор не вмешивался, но в голове непрестанно крутилась мысль, как же вывезти золото и родных сберечь. А ничего дельного не возникало.
– Эх, нам бы аэроплан. Да где ж его взять в нашей Забайкальской глуши.
В деревне возле Баргузина у староверов-семейских сена купили на каждые нарты по восемь пудов. Груз прикрыли.
– Ты, Ипатий вези с Колькой сено на оленях к нашим старым складам. А мы с казаками пойдем к купцу Сыромятину, чтоб жадную нечисть отвлечь. А в потемках мы неприметно к дому прибьемся.
Алонин предлагал разные способы доставки золота с помощью тайников, как это делают перевозчики опиума. Самый фантастический он придумал в гробах… Но Дрейзер и тут оказался сметливее
На станции военные бочки вскрыли, начали тыкать штыками и металлическими прутами. Хотели часть рыбы реквизировать для нужд Армии. Распоряжался осмотром молодой старательный прапорщик.
– Она же воняет у вас, черт побери!
Его изумление было неподдельным.
– Мне приказано, я и везу. Не бросать же… Китайцы любят с душком. Нехристи, одно слово. В растудыть их…
Алонин неоропливо пояснял, прикинувшись сибирским валенком. Говорок подпустил охальный, как у приказчиков местных.
Ни одна бочка на перегрузках не пропала.
В Харбине застарелого омуля оптом забрали китайцы. А золото Дрейзер начал продавать осторожно малыми партиями Русско-Азиатскому банку. Алонин хотел сразу же вернуться в Иркутск, но путешествие в холодных вагонах, да ожидание на продувных станциях сказалось. Поднялась температура. В госпитале Иверской общины Красного креста выявили воспаление легких.
Ипатий получил от Дрейзера расчет золотыми червонцами, как ему и мечталось. Два года назад он получил хорошие деньги за экспедицию на Гилюй и обустроил в селе Долгом хозяйство по откорму скота, где управлялась жена с младшим братом. А теперь он высмотрел здесь в Харбине завод по производству разных колбас и мечтал подобный небольшой цех устроить у себя в Долгом.
Перед походом в госпиталь к Алонину, он аккуратно постригся. В модном магазине Чурина на Гоголевской улице приоделся, и теперь его можно было принять за откупщика или подрядчика.
Пришел Ипатий в госпиталь веселый, слегка под хмельком.
– Не побрезгуйте, Алексей Мироныч. На посошок. Уезжаю домой.
Достал бутылку Смирновской, пирог с мясом из кондитерской Зазунова. Алонин махнул на запреты врачей и с удовольствием выпил водки, под неспешный рассказ Ипатия о планах на будущее. Он честно признался, что не верил до последнего Дрейзеру, пока тот не выплатил всё до последней копейки, как и обещал.
– Я летом непременно приеду в Харбин. Веселый город. И барыши здесь можно делать, и гулять всласть.
Медвежьей силой, задором веяло от Ипатия и не хотелось с ним расставаться.
Болезнь отступила мало по малу. Алонину не терпелось в Иркутск. В кабинете у лечащего врача стал проситься на выписку. Врач попросил потерпеть несколько дней, сунул в руки свежий выпуск газеты «Новая жизнь».
– Плохи дела…
Под крупным газетным заголовком портрет адмирала Колчака в парадной форме. Траурная рамка, сообщение: «Расстрел Верховного правителя РоссииА. В. Колчака произведен 7 февраля1920 года в устье реки Ушаковки, по распоряжению Иркутского военно-революционного комитета, возглавляемого большевиками. Вместе с Колчаком расстрелян председатель Совета министров Российского правительстваВ. Н. Пепеляев. Тела после расстрела сброшены в прорубь на реке Ушаковке…»