Золото Ларвезы

Орлов Антон

– Да как он мог быть виноват, если спал в гамаке, никого не трогал, а эти залезли туда, где мы ночевали, и давай ему глотку рвать?

– Если вурваны набросились на человека, этот человек всегда сам виноват, – убежденно возразила Мейлат. – Может быть, он палец поранил, и выступила капля крови, а они почуяли… Люди должны закрывать шеи и хорошенько бинтовать все порезы, чтобы не вышло беды. А вурванам всегда хочется крови, и судить их за это нельзя – такова их природа, это же вурваны.

«Эк вам тут головы задурили… – наученная опытом, Глодия ничего не сказала вслух. – И мне уж повезло так повезло: мало того, что выдали замуж за дурака, так теперь еще и попала в страну дураков!»

Золотая маска с алмазами и рубинами изображала прекрасное лицо, а в прорезях – блеклые глаза старой мумии, кровожадной, многоопытной, алчной

до чужой боли. Как он раньше этого не замечал?.. Но он же думал, что Лорма его любит, и наверняка ему Рогатая голову морочила, чтобы он потом прозрел и сполна хлебнул горечи от нового предательства.

Хотя даже это ерунда по сравнению с предательством Наипервейшей Сволочи. Гад притворялся сломленным, будто бы он целиком во власти Дирвена, а сам тянул из него жизненную силу, чтоб открыть Врата Хаоса и красиво уйти со своим сволочным котом под мышкой. И никакого больше поимелова… Хотелось выть, ругаться, кататься по полу, биться головой о стенку, пинать все что подвернется, но ничего этого Дирвен не мог, потому что первые два дня лежал пластом и мало-помалу приходил в себя с помощью лечебных амулетов. Рабы выносили за ним горшки, кормили с ложки мясным бульоном, поили молоком из глиняной кружки-птицы работы келтари, с носиком в виде клюва. Туда-сюда по комнате – кружится голова. Он и до Рофа не смог бы добраться самостоятельно, его с шутовскими ужимками принесли в ветхом паланкине амуши: последние силы ушли на «Прыжок хамелеона» из опустевшей пещеры.

– Он выжрал тебя почти до дна, – холодно заметила Лорма, когда пришла его навестить. – Я вовремя вмешалась, еще чуть-чуть – и ты бы канул в серые пределы. За свое спасение ты должен мне Эгедру.

– Будет тебе Эгедра. Когда поправлюсь.

– Надеюсь на это, мой консорт, – отозвалась она с предупреждающей ноткой.

«Да какой я тебе консорт, дохлятина пользованная», – он, понятно, не сказал это вслух, но его взбесило то, что Лорма начала угрожать.

Над кроватью шевелились на сквозняке лохмотья рваного шелкового балдахина. Дирвен сосредоточенно наблюдал за их вялым танцем, это помогало держать свои чувства под замком.

– Прости, я ревную, – произнесла царица покаянным тоном. – Что с нами делает любовь… Я ведь тебя люблю, а ты предпочел мне… и кого… Если бы у меня был артефакт, защищающий от метаморфоз, этого бы не случилось. После Эгедры надо будет найти один из этих артефактов, во что бы то ни стало. Помнишь, как хорошо нам было в Аленде?

Такие финты сбивали его с толку и вызывали раздражение. Где же все-таки правда: она его любит и страдает – или притворяется, как последняя шлюха, для которой на первом месте не он, а собственные интересы? Послать бы ее, у него уже в печенках вся эта тягомотина, но пока приходится делать вид, будто он с ней заодно.

– Если б можно было добраться до такого артефакта, о чем разговор, – буркнул он, про себя добавив: «Опять завела шарманку…»

– Доберемся, и тогда нам снова будет хорошо. Но сейчас мне нужна Эгедра, как можно скорее, чтобы восстановить силы после того, что случилось.

– Ты потеряла часть силы, потому что эта поиметая сволочь открыла Врата Хаоса?

– Нет. Не поэтому. Случилось кое-что похуже. Я узнаю, кто это сделал, для этого требуется медленная ворожба, но я узнаю…

Она села на шаткий колченогий стул, который Дирвен не рисковал использовать по назначению: рассыплется – моргнуть не успеешь. А ей хоть бы что, восседает как на троне. Применила скрепляющие чары, для нее это раз плюнуть. Ниспадающие до пола волосы медового цвета сияли на солнце под стать золотой маске, скрывающей мертвое лицо Лормы.

– Это давняя история, – сказала она после паузы. – Я никому об этом не говорила, но теперь не имеет значения. Когда-то я была Порождающей, и тот, кто соткался из моей мечты, из моего желания рассыпать на дорожках этого мира острые, как бритва, лезвия и добавить тьмы по углам, явился в Сонхи, прекрасный и смертоносный… Но потом Хальнор спалил его синим пламенем и утащил бестелесную сущность за Врата Хаоса, чтобы не оставить ему даже мизерного шанса на возрождение. Вскоре после этого те, кого называют сонхийскими богами, устроили надо мной судилище, – она фыркнула. – Сделали меня бессмертной нежитью, чтобы я никогда больше не смогла воспользоваться способностями Порождающей. Они его боялись – ведь он мог одержать над ними верх и занять их место! Поверь, они мало чем отличаются от архимагов Ложи. Когда на меня обрушилась их кара, я прокляла этот мир, я вложила в проклятье всю свою тоску, жажду, ярость… Они так и не поняли, что

я сделала. Страж Мира мог бы понять и помешать, но его в тот момент в Сонхи не было, Хальнор ушел Вратами Хаоса, а новый Страж еще не успел набрать силу. Кое-что все равно вышло по-моему, пусть не так, но эдак, – из-под маски раздался тихий безумный смешок. – Это я закляла волшебный народец Сонхи, и тогдашний, и будущий, на вражду с людьми, на неистребимую страсть терзать, калечить, убивать людей, наслаждаться их мучениями, пить их кровь, есть человечину. Я хотела зачаровать всех, но кое-кто не поддался – те, у кого есть другая главная страсть, предопределенная Условием: джубы, которым лишь бы играть, келтари, которые с упоением мастерят свои безделушки, чворки, которые глотают всякую дребедень, оброненную людьми, и потом гуляют в грезах по своим глупым воображаемым мирам. Всегда найдется кто-нибудь, кого не зачаруешь, потому что он уже зачарован чем-то другим. Но таких немного, и они не мешали тем, кто был подвластен моему проклятию. В тот момент мой рассудок кипел и агонизировал, но все же я сумела вплести необходимое ограничивающее условие. Невыполнимое условие: пусть это продолжается до тех пор, пока кто-нибудь из людей – с оговоркой, из обыкновенных людей, не Страж Мира и не кто-то из запасных Стражей – бескорыстно, из милосердия, по зову души не спасет от смертельной опасности кого-то из кровожадного народца, а представитель кровожадного народца бескорыстно, по зову души, не спасет от смертельной опасности человека. Если человек спасает крухутака, держа в уме, что пернатый всезнайка расплатится ответом на любой вопрос, или русалку, которую можно связать обещанием принести золота со дна морского – это не в счет. Я все предусмотрела. Тысячелетия убегали, как волны к горизонту, и ничего не менялось. Мне так не хватало моего зловещего прекрасного принца, моего возлюбленного порождения, зато были в Сонхи и лезвия на каждой дорожке, и пауки-людоеды в каждом темном углу… А теперь пришел кто-то с веником!

Лорма говорила с надрывом и горечью, и сама не заметила, что последние слова прозвучали комично. Огорошенный такой концовкой ее длиннющего трагического монолога, слушатель невольно рассмеялся.

– Тебе весело? – она рывком повернулась к нему, золотая маска сверкнула в лучах солнца.

– Совсем не весело, я от неожиданности, – возразил Дирвен, понимая, что дать бой в полную силу ему пока не светит. – Как это вообще могло быть? Чтоб человек ни с того, ни с сего спас какого-то гада из народца, придурок он что ли, я поэтому и засмеялся. И не бывает же, чтоб амуши, или гнупи, или сойгрун бескорыстно полез спасать человека, тоже анекдот. Ты уверена, что это вправду случилось?

– Сначала сомневалась, теперь уверена, – она зябко обхватила себя за плечи высохшими пальцами. – Все обрушилось и развалилось, и я чувствую себя так, как будто меня рвали стиги, но я чудом уцелела… Ничего, это еще не все, они поплатятся. Раз они соприкоснулись с моим заклятьем, должны были остаться следы, и я узнаю, кто это был. Если над человеком уже совершили очистительный обряд, ворожба не поможет, но предателя из народца я найду и покараю. Выздоравливай, готовься к рейду в Эгедру, и не думай, мой консорт, что ты еще раз сможешь меня провести.

Величаво поднявшись со стула, она направилась к двери, которая приоткрылась с шелестом и хихиканьем: амуши из свиты царицы подслушивали в коридоре.

Мир вокруг разноцветный и забавный. Что за жизнь, если не над чем посмеяться? Всего лишь угасающее эхо жизни, которая то ли есть, то ли нет. У полукровок на этот счет бывает и другое мнение, но Венша – истинная амуши, от травяных стеблей на макушке до кончиков загнутых желтоватых когтей. Уж развлекаться-то она любила и умела. Хотя с тех пор, как она принесла клятву верности господину Тейзургу (иначе бы ей несдобровать – кто навлек на себя гнев царицы Лормы, тот не жилец ни под солнцем, ни под луной), приходилось во многом себя ограничивать.

Убивать или мучить без повеления Тейзурга никого нельзя. Гулять среди людей под мороком невидимости и втайне их передразнивать – можно, а вредить и мешать им тоже нельзя, равно как и заманивать их на свидания, притворяясь человеческой девицей. Одна радость, княжеские кофейные плантации стерегут демоны из свиты Серебряного Лиса, хотя бы с ними можно всласть предаваться любовным утехам.

Иногда господин все-таки дозволял ей поиграть, как с тем парнем, который воровал у других людей, пока те работали. С ним было весело, но хватило его на три неполных восьмицы – потом он спятил, и Венша, рассудив, что этак уже неинтересно, его съела.