Золото мертвых
Шрифт:
– А людей для команды на три корабля нам хватит?
Князь Юрий задумался и молчал до тех пор, пока они не опустили сундуки в небольшой трюм под хозяйской каютой. Покончив с этим, дядюшка откупорил бочонок выигранного рейнского вина, налил себе и Андрею по полному кубку:
– Давай выпьем за славное, боголюбивое деяние, свершенное нами сегодня, в этот дождливый, но светлый для рода Друцких день. Сегодня мы сняли долговую удавку с шеи многих десятков наших родичей, Андрей Васильевич. Тех, кто поддержит в трудный момент, тех, кто поставит вместо тебя на службу людей или поручится перед другими знатными людьми. Тех,
Они осушили бокалы, Юрий Семенович заткнул и убрал к стене за сундук бочонок.
– Идем, княже, надобно людей на неф снарядить.
Зверев понял, что продолжения не будет. О содержимом сундуков добрый дядюшка предпочел не упоминать. И ладно бы, коли речь шла только о закладах. Это понятно, их можно и хозяевам прежним вернуть. По-родственному. Но ведь ростовщик и сам Друцкий вели речь о закладных грамотах, долговых, рядных. Что с ними? Князь Юрий Семенович не порвал их торжественно в клочья, не сжег, не утопил в соленых холодных волнах. Нет, князь их припрятал поближе к себе, подальше от случайностей, и уничтожать явно не собирался. Так что на уме у тощего старикашки? Хочет заменить больного астматического Альбрехта в качестве главного заимодавца семьи? Так сказать, оказаться тем, кто по-хозяйски заботится о прочих младших родственниках.
– Вот и славно все получилось, дорогой мой князь Андрей Васильевич, – вернулся к Звереву князь Друцкий, когда лодка с холопами отвалила от борта и, прыгая меж шипящих белых гребней, стала пробиваться к стоящему на рейде огромному паруснику. – Теперь можно и еще раз согреться славным бокальчиком красного вина.
– Там есть закладные на земли княжества Сакульского или иное добро, принадлежащее мне или Полине? – перебил Юрия Семеновича Андрей.
– О чем ты, княже? – удивился Друцкий.
– О закладных, дядюшка, о закладных.
– Помилуй Бог, Андрей, ты ведь их все выкупил!
– Это означает «да», дядюшка? – вопросительно приподнял брови Зверев.
– Ой, совсем запамятовал, – всплеснул руками тощий желтолицый хитрец. – Да, есть две грамоты… Там про княжество что-то… И про земли, к Великим Лукам примыкающие.
– Отцовское имение?
Юрий Семенович кашлянул:
– Ну, у меня-то они будут в сохранности, ты не…
– Дядюшка, дорогой мой… – заговорил Зверев тем же ласковым тоном, что и его спутник.
– Ась? – испуганно дернулся Друцкий.
– Мне нравится твой сын, князь Юрий Семенович, – улыбнулся Андрей. – Хороший парень. И я бы хотел, чтобы он оставался мне другом, а не кем-то еще.
– Подними край ковра-то, – сморщился с лица князь. – И люк подержи…
Он спустился в темную яму под каютой, долго звенел ключами, пока наконец не хлопнула крышка сундука. На пол каюты вылетели две грамоты. Андрей поднял их и, не читая, сунул краем в огонь масляного светильника. Старый желтый пергамент затрещал, зачадил, но князь Сакульский терпеливо дождался, пока огонь сожрет большую часть свитков, и только после этого открыл ставню и кинул обгоревшие уголки в море. Оглянулся:
– Ну же, дядюшка,
– Князь Андрей Васильевич, князь Юрий Семенович, – заглянул в каюту чужой холоп. – На нефе два паруса подняли, носовой теперича подымают. Якоря уж, видать, выбраны!
– Мне-то ты о сем к чему кричишь? – недовольно осадил слугу Друцкий. – Я тебе что, причальные канаты вытягивать стану? Отваливайте и идите за Лучемиром. Он путь до Любека наизусть знает.
– В Любек, Юрий Семенович? – переспросил от окна Зверев. – По следу стокгольмских рабов?
– Торг невольничий там один из самых богатых, княже. А путь ужо совсем недалекий. Почему бы и не сходить?
Сильно кренясь под боковым ветром и зарываясь носом в волны, ушкуй, словно щенок за большой собакой, бежал в сотне саженей за спокойным и величественным нефом. Небо, что столь печально плакало над Стокгольмом, постепенно прояснялось. Если в первый день пути с него еще осыпалась противная холодная морось, то на второй оно стало просто облачным. К середине дня среди облаков даже появились синие просветы. Паруса быстро высохли, палуба тоже перестала быть скользкой. Андрей, отогреваясь, скинул ферязь, оставшись в атласной рубахе, выпущенной поверх штанов, расстегнул ворот.
– Глянь, княже, попутчик у нас какой-то объявился, – указал за корму Пахом. – Нагоняет.
Андрей оглянулся. Верстах в трех позади под четырьмя треугольными парусами на мачтах и двух на бушприте ходко двигалось странное судно размером раза в полтора больше ушкуя, с гладкими, ровными бортами и выставленными наружу шпангоутами. Хотя толстые выпирающие балки должны были здорово тормозить корабль, он тем не менее вполне успешно нагонял путников.
– Им что, моря мало? Хотят обязательно впритирку пройти? Ну-ка, позови князя Друцкого.
– Датчане, – мгновенно определил Юрий Семенович, едва увидев незнакомцев. – Наши купцы такие длинные корпуса не любят, по рекам петлять тяжело. А на Руси вся торговля, почитай, на реках. Кажись, каравелла, слыхал я про такие. Доски встык, а не внахлест на борта кладут. Дерево экономят. А они потом расползаются и текут постоянно. Сказывали, корабли эти с первого дня постоянно ремонтировать надобно. Конопатить, крепить, смолить, дырки заделывать. А в шторм борта и вовсе расползаются, и их канатами стягивают.
– Кто же их тогда покупает, страшилища такие?
– Бегают зело быстро. Глянь, нагоняет. Душегубы, видать. Пираты.
– Почему, князь? Может, просто купцы. Тоже в Любек торопятся, вот тем же путем и двигают.
– А купцы завсегда первейшими душегубами и были. Коли управы на себя не видят, обязательно серебро силой заберут, на товар менять не станут. Были бы русские – своих, может, и не тронули б. Датчане же обязательно ограбить попытаются. Не хотели бы грабить, стороной бы обошли. Море большое. Видишь, бочки на мачтах? Там обычно арбалетчики сидят. Их-то в первую очередь опасаться надобно. От них и не скрыться никуда, и не достать, проклятущих… А может, конечно, и путники мирные. Рази на глаз определишь? – внезапно изменил свое мнение Юрий Семенович. – Может, и обойдется. Захар! Щиты достань, к правому борту ставь.