Золото на ветру
Шрифт:
– К Терентию! К Терентию!
– зашумели все.
– Тогда слушай сюда!
– скомандовал Леопольд.
– Едем по железной дороге.Вести себя скромнее, побольше молчать, чтоб не сморозить лишнего. Счас расходимся, а завтра вечером у пакгауза общий сбор. За это время нужно раздобыть еды, денег, разжиться костюмами помоднее. Поищите какойнито работы, вот и деньги.
– Я достану деньги!
– выпалил Чук, - у эскспроприаторов. Их же тут гибель, земли не видно, и отличить легко, по классовым признакам.
– Нет, полковник, отставить. Знаем, как вы отличаете. Экспроприируйте, если хотите, уголовных бандитов, только если будете уверены, не то грабанете какого-нибудь либерального писателя или там... художника-передвижника - ну вас.
– Есть уголовников!
– козырнул полковник и сразу же исчез в призрачном счете газовых фонарей.
III
Все разошлись по разным сторонам и концам города. Очень скоро можно было увидеть Реброва, сильно поддатым в окружении каких-то потертых личностей, переходящего из одного питейного заведения в последующее и удивленно становящегося столбом при каждой встрече с извозчиком. Всякий раз тема их разговора круто поворачивала в сторону обсуждения конной тяги. При этом Ребров сильно размахивал руками и все пытался начертить в воздухе двигатель внутреннего сгорания. Новоявленные же его товарищи утверждали на это, что мол все давно уж известно и старо.
Постепенно компания прибавила к себе лиц женского пола, таких же потертых и несколько тоже навеселе, которые лица и увели их всех в неизвестном направлении, освещаемом одним только розовым фонарем.
Чижик долго слонялся где попало, не переставая удивляться чудесам, пока не увидел молодого человека с накрашенным пополам лицам, так что все время казалось, что на него светит сбоку фонарь. На человеке был малиновый бурнус и белые сапоги.
Он непрерывно совершал сложные гимнастические упражнения, привлекая этим всеобщее внимание. Хорошенько разглядев его, Чижик увидал и то, ради чего человек старался, - вывеску за спиной над неприметной дверью. На вывеске было: ВЫСТАВКА ПЕРЕДОВОЙ ЖИВОПИСИ ОБЩЕСТВА НЕЗАВИСИМЫХ ХУДОЖНИКОВ "ДОБРАЯ ВОЛЯ". Из дверей выходили различные господа, плюясь и грозя кулаками. Некоторые, впрочем, весело улыбались.
Не раздумывая, Чиж устремился туда...
Лепа Каверзнев, проводя взглядом товарищей, двинулся по одному ему известному делу, о котором в дальнейшем пойдет еще речь.
Полковник же Чук, отойдя на приличное расстояние, пораскинул еще умом и решил все же, что легче будет поступить своим умом и добыть денег у экспроприаторов.
– Буржуев непуганых целый город, - рассуждал он, - а я стану искать и экспроприировать в сущность классово близких уголовников, нет уж, дудки!
Тут же он, пользуясь своими уникальными способностями, миновал зазевавшегося дворника, начищавшего кирпичом свою бляху, и прокрался в парадный подъезд раскошного особняка с атлетами по бокам.
На втором этаже Чук, соблазнившись кожаной обивкой двери, проник под замок и, пройдя бесшумно квартирой, оказался в кабинете с большим зеленым столом и лампой. Стол был усыпан исписанными листками, поломанными стальными перьями и пятнами от чернил.
За столом, уткнув личность в рукав, крепко спал небольшой мужчина, вернее сказать, парень. На самых свежих листках, которыми полюбопытствовал полковник, речь шла о дворце, пробитых окнах и корабле, коптящем трубами небо.
– Писатель, либеральный, не надо и к бабке ходить. У него тут и нет ничего, - решил полковник и, помня Лепины наставления, на цыпочках вышел вон.
Поднимаясь этажом выше, Чук заметил, что чистота лестницы достигла уже такой невозможной степени, что даже на поворотах стояли лохани со свежими цветами, шаги же глушились совершенно цветною ковровой полосой, плотно пристегнутой к ступенькам блестящими медными прутьями.
– Эх-ма!
– только и сказал полковник, припоминая оставленную действительность и свой полковницкий подъезд, который в эти дни начал уже было позабывать.
Другой этаж встретил его табличкой, гравированной если не на золоте, так на самой лучшей бронзе, такой от нее исходил блеск. Текст гласил: ЖЕНСКИЙ ВРАЧ Б.ТРЕГУБЫЙ. Прием по записи.
– Типичный недодавленный буржуй, - справедливо определил Чук и, разувшись, тихо двинулся на самых носках так, что это могло напомнить балетный танец, но замедленный, внутрь помещения.
Повсюду была тишина, тикали только часы, да с улицы в окошко доносился монотонный призыв точильщика.
Пистолет в руке полковника и энергический желтый взгляд сразу раскрыли бы его карты, случись нежданная встреча с хозяином.
По известному закону подлости, такая встреча не замедлила стучиться. Совершенно внезапно оба два действующих лица оказались уставленными нос к носу друг друга, так что полковник не успел обдумать и принять другой, более приличный вид.
В результате этой неожиданности, доктор Трегубый воздел обе руки в гору и отчаянно провозгласил:
– Я выбираю жизнь! Остальное берите, хоть все.
– Не думайте, я экспроприирую, - пояснил Чук, - где у вас драгоценности?
– Главная драгоценность - жизнь, - гнул свое Трегубый, - золота и бриллиантов, клянусь, не имеется, а деньги, все, что есть - вот, толкнул он пачку ассигнаций полковнику, который все сверлил его своим ярко-желтым взглядом, могущим, казалось, разглядеть самые потаенные закоулки любой загадочной души, не только что Трегубого.
– Может быть, тогда изумруды найдутся?
– холодно поинтересовался Чук, дивясь своей сообразительности и мучительно силясь вспомнить, откуда выскочил в его голове этот вопрос.
– Клянусь! В моем доме никогда не бывало изумрудов! Впрочем, может, вы в ироническом смысле, так я готов открыть любую дверь, все показать вам. Ищите, может быть, как раз и найдете изумруды, суетливо бормотал доктор, в то время как Чук разглядывал, уведя наконец от Трегубого свой мучительный взгляд, полученные купюры.
Увидав на деньгах вместо привычных Ильичей растопыренных двуглавых орлов, он впал в некий столбняк и на неизвестное время оторвался от действительной жизни, опустив пистолет и даже позабыв о нем вовсе.
В тот же миг Трегубый, сразу обнаружив свою суть, с воинственным криком топнул сапогом по ноге полковника, защищенной одним лишь тонким носком. Чук, не ждавший подлости, изумленно разинул рот и уронил на пол оружие, а коварный врач, с усердием, похвальным в лечении дам и барышень, принялся изо всех сил оттаптывать каблуком полковничьи пальцы, да вдобавок во все горло звать караул.