Золото на ветру
Шрифт:
Только их ввели в просторный с ажурными решетками на окнах кабинет, как Каверзнев восторженно толкнул Реброва в бок:
– Глянь-ка, Ребров, - Хобот!
За столом и вправду, подбочась, сидел Хобот в форме полицейского чиновника, с торчащим из-за обшлага кружевным платком. Перед ним фронтом развернулся чернильный прибор, числом предметов превосходящий все известные, в руке же помещалось перо с только что заостроженной в чернильнице фиолетовой мухой. Муха, пронзенная сталью, тем не менее старательно очищалась лапками от чернил.
– Лев Борисович!..
– рванулся к нему полковник.
– Приятная встреча.
– Отставить!
– рявкнул внезапным, не свойственным Хоботу басом Хобот.
– Сидорчук! Дай-ка ему раза, чтоб себя не забывал.
Знакомый уже городовой вышел из-за спин, козырнул Хоботу и не отводя от него преданных глаз, двинул Чука в зубы.
Полковник откачнулся, но стерпел и, продолжая цепляться за ускользавшую идею, опять потянулся к полицейскому чиновнику:
– Ну, хороши вы, Лев Борисович, не узнаю вас. Называется, свои люди...
– Что?!
– выкатил глаза Хобот.
– Бросьте, вот же часы, вы же мне и поднесли в день милиции Чук вынул и показал часы луковкой.
Хобот вырвал у него предмет и поднес к лицу:
– Хо! Мои часы, верно! Украл? Сидорчук!
Сидорчук двинулся к полковнику, сворачивая новый кулак и отводя руку, но Чук согнулся, отпрыгнул к стене и, слазав под рубаху, выдернул наконец свой забившийся к самому шивороту и оттого уцелевший ТТ. Тут же он обрел прежний достойный вид и взял тон:
– Ах вот вы как? Разыгрывать меня вздумали! Гипнозом взять?! Из игры решили убрать? Дудки!
Затем жестокий Чук навел пистолет на растопыренного Сидорчука и выпалил ему в грудь, так что тот осел на четвереньки, продолжая глядеть действие стекленеющими глазами, пока не завалился на бок. После этого беспощадный полковник повел дымящимся стволом и прицелился в Хобота.
– Па-а-звольте!!!
– завизжал тот знакомым фальцетом вместо баса и замахал на Чука выхваченным кружевным платком.
– Я же не Лев никакой и часы, точно, не совсем мои, мои без надписи! Можно же договориться! о-ох! У-у-у! Не-не-е-е!!!
– Он вопил, приседал, дергал руками с мокрым от слез и соплей платком, переводя взгляд с подстреленного Сидорчука к пристальному стволу с вырастающим на глазах отверстием. При этом он исподволь давил и давил на замаскированную кнопку электрического звонка, зовя караул, пока этого не заметил полковник.
– Да ты шельма, Хобот, - с тихой грустью обронил Чук, - ну да не ты первый, не ты и последний, - строго добавил он и пальнул во второй раз. Хобота отбросило к стене и он поехал по ней к полу, удивляясь на несработавшую кнопку.
– Монтер сволочь!
– подумал он, стукаясь затылком об пол.
Муха сорвалась с оброненного пера, оставив на нем часть брюха, и зигзагами полетела в дверь.
II
На все эти стремительные действия ушло несколько секунд, так что прочие участники драмы исполняли роль истуканов, парализованные отчасти видом огнестрельного действующего оружия, то есть никому не пришло в голову заступиться за власть, даже Лепе.
– Вы мясник, полковник!
– очнулся все-таки Каверзнев.
– Это же скорее всего дед Хобота! Сами могли б сообразить.
– Идите вы, Каверзнев, в жопу!
– взбесился полковник.
– Я, по-вашему, тоже дед? Или, может, внук?
– По-моему, полковник, вы просто...
– Ноги! Ноги надо делать, - подскуливал Чижик, суясь между спорящими.
– И на юг поскорее, где инспекторский дружок. Не то застрянем здесь черт знает на сколько.
Все ожили. Ребров бросился к столу, обшарил по-быстрому ящики, насовал чего-то в карманы, затем выглянул в коридор:
– Вот служба! Ни души!
– Дергаем!
– скомандовал Лепа, и все на цыпочках, держа в руках снятую обувь и вытянув шеи, пошли к выходу.
Полковник задержался, наклонился к Хоботу. Неподвижные глаза того, мертво отражавшие оконный свет, внезапно двинулись и, встретившись с взглядом Чука, мрачно мигнули левым.
Полковник вздрогнул, хотел толкнуть Хобота сапогом, но взамен того бросился бежать за товарищами, с трудом переставляя очугуневшие ноги и суеверно бормоча:
– Опять чертовщина, гипноз... Я ведь бью, так уж без промаха. Господи, твоя воля, спаси меня и сохрани!
Поймав себя на идеологически вредной концовке, он смешался и несколько поник духом.
– За Лепу держаться надо, - лихорадочно соображал он, - не рассуждать, а повиноваться. Поповинуюсь пока, а там даст Бог, расквитаемся. Зато может обойдется еще, выкручусь как-нибудь.
Позиция была Чуку знакомая и он ободрился. На самом выходи нарвались на постового, закрывавшего спиной дверь.
Все прижались к стенке, делая руками метр и пуча глаза. Доносился с улицы птичий щебет, детские выкрики, скрип сапог караульного. По освещенному улицей полу тянулась от него длинная колеблющаяся тень. Пахло сургучом и сапожной мазью, приготовляемой, как известно, на рыбьем жиру.
Первым нашелся Ребров. Достал из кармана чесночной колбасы и, жуя, вышел к часовому. Вынул пачку "Беломора", угостил того, дал прикурить и, пока постовой рассматривал диковинную пачку, группа тихо прошмыгнула мимо. Ребров же, хлопнув полицейского по плечу и выбив клуб пыли, ускользнул вслед группе в проходной двор.
– Будете поощрены!
– потряс ему руку Чук.
– Георгия желаю, - сказал лихой Ребров.
– Чтоб полный бант набрать и стать кавалером.
– Ничего не получите!
– обозлился полковник и раздраженно отвернулся в сторону. Его взгляду попались двое оборванцев, увешенные связками бубликов, пучками воблы, в одной руке у каждого находилась тяжелая загнутая колбаса с достигающим запахом, в другой длинная треугольная бутылка с различимой надписью "Пиво".
– Ишь, отъедаются при царском режиме, - рассеянно подумал Чук, оборачиваясь к собранию.
– На юг, на юг, к товарища Каверзнева приятелю подаваться нужно!
– опять заныл Чижик.
Чук, сделав озабоченно-почтительное лица, изогнувшись, повернулся к Лепе и закруглил вопросительно глаза.
– Я лично, все равно еду на юг, к Терентию, а вы, - Лепа язвительно смерил Чука взглядом, - как хотите. Я вас с собой не звал, сами набились, теперь думайте... Но недолго.
– Конечно, - серьезно закивал полковник, - разумеется к Терентию, больше пока некуда. А вы, Леопольд, не сердитесь так. Я ведь на службе. Как же мне? Вы еще молоды, можете себе позволить, а нас, старых профессионалов... С молоком матери...- он все гнулся, протягивал по швам руки, преданно вертел желтыми глазами, приказывайте, я готов подчиниться, несмотря, так сказать, на звание и выслугу лет...