Золото на ветру
Шрифт:
Поэтому, когда из его властных уст прозвучало: "Органы!", то Харитона проняло, он вздрогнул, и на миг позабыл даже, что сам в форме и при кобуре. Он обмер, а в воздухе что-то тихо лопнуло, и повис вибрирующий дребезжащий звук.
Перемена в подчиненном по званию не ускользнула от начальственного ока.
– Что с тобой, Шерстюк?
– Боюсь не справлюсь, дело шибко запутанное, - засопротивлялся было Харитон.
– А тебе бы распутанное подали? На чужом чтобы горбу в рай въехать? Не кобенься, Шерстюк, это приказ!
– нажал Чук, - помощника тебе выделим, есть подходящий, вот и справишься.
Чук извлек серебряные часы луковкой с гравированной надписью: "С почтением от Л.Х." и, прослушав музыку, холодно скомандовал:
– Ступай работать.
Козырнув, Шерстюк направился к себе. Голова его продолжала странно вибрировать, и Харитон понапрасну вертел шеей, стараясь понять, откуда этот въедливый дребезг.
Мало-помалу в его темную душу начала проникать неясная, несвойственная жизнерадостному душегубу тоска, а вслед за ней объявилось некоторое предчувствие и страх. Этому страху Харитон мог бы возразить своей силой и хитростью. Даже интересно могло получиться, подыскались бы и свидетели и виновные, но чья-то студеная пятерня все сжимала ему сердце и не давала взяться решительно за дело. И все тянуло ко сну...
Шерстюк принял таблетку, выпил воды из нового графина и обратился к двери, в которую раздался стук. Окончив стук, в кабинет вошел человек...
Когда Харитон соединил увиденное с работой мозга, то немедленно пол вместе со стулом ушел из-под ног его крепкого зада, потолок поменялся местами с полом, и Шерстюк, вроде бы прочно сидевший за столом на одном месте, с птичьим криком слетел на пол, да таким манером, что оказался в приличном от стола отдалении.
Причиной этого полета было странное, нелепое, не имеющее никакого права быть обстоятельство:
В дверях стоял не кто иной, как сам же Харитон Шерстюк.
– Нет!
– подумал 1-й Шерстюк.
– Да!
– говорило все, чему привык он доверять на все сто.
– Неладно, - заключил в своей голове Харитон, придерживая ее рукой, чтобы не повредилась в слабом месте, - еще у Чука началось...Что ж делать? Может быть, впрочем, как-нибудь и обойдется, если обождать. Рассеется как-нибудь.
– Холодный пот потек далеко по его спине, язык заколодило, но все же хватило сил спросить, будто ни в чем не бывало:
– Слушаю?
– (да, плохо вышло, ненатурально и сипло).
– Прибыл в помощь вам, капитан Харитон Шерстюк!
– отчеканил вошедший.
– Что Шерстюк?
– выдавил Харитон.
– Я есть капитан Харитон Шерстюк, - раздраженно повторил двойник.
Харитону стало душно, остро захотелось покоя, какие-то замелькали в башке картинки из сельской жизни, стада какие-то, гумна... Он пожелал встать, освободить горло, но взамен того опять полетел со стула, тем же манером, что и давеча.
– Что это вас кидает?
– строго спросил помощник.
– Я тоже... видите ли... Шерстюк и капитан...
– Знаю, - деловито кивнул второй Шерстюк, - бывает. Слава богу, мы от разных родителей, я справлялся, спинами тоже не срослись, так что работать можно. Но, - прицелился он взглядом в Харитона, - могло бы быть и хуже...
– То есть радоваться надо?
– буркнул Харитон под нос.
– Работать надо!
– услышал и уточнил помощник. Шерстюк понял, что сопротивляться напасти нельзя, а надо стерпеть и выждать хоть до конца сегодняшней смены. Он кое-как собрался и стал вводить второго Шерстюка в курс Хоботовского дела, наблюдая свою ложь и притворство с какой-то совершенно новой стороны, вроде разглядывания собственного бока в трюмо и без свидетелей. При этом он испытывал новый страх и неловкость от того, что вдруг да заглянет кто-либо в кабинет и... застанет его... и это следует прятать, таить от всех.
Харитон почувствовал себя с помощником так одиноко, будто на льдине в Арктике. Он вдруг заметил, что второй Шерстюк записывает за ним и каждый листок подшивает в явившуюся на столе папочку аккуратно, стопочкой, номерок к номерку. Спросить Харитон не решался, откуда-то взялся такой трусливый такт, но затосковал пуще прежнего.
От тоски же захотел он вдруг изложить все дело сызнова, внушить помощнику и о следах, и о резине, отвести тому глаза от себя, потому что впивался новенький в него то и дело своими гляделками и достигал ими потайного дна его души. Он было принялся за изложение, но навалилась вдруг апатия и полное ко всему равнодушие. И все сверлил мозг дьявольский дребезг. А помощник все писал в свою папочку, и никак теперь было не поймать его взгляда, хоть и нужно стало, потому что сболтнул Шерстюк что-то лишнее, а чего - сообразить не мог, не было сил.
IX
Всегдашний свой оптимизм вместе с приветливым блеском рыжих глаз Шерстюк утратил совершенно. Не узнать было Шерстюка. Злодейский его взгляд потускнел, лицо обвисло и повлажнело. Волосы перестали топорщиться, исчезла упругость походки, так привлекавшая дам. Капитан окоп за окопом сдавал позиции.
Работая по делу Хобота, а точнее, стараясь как можно больше его запутать, он все время терял хладнокровие и сбивался. Шерстюк 2-й был тому причиной. Это он теперь сновал на пружинных ногах и рассыпал ослепительные улыбки, вслед за которыми выруливали неотразимые рыжие глаза. Папочка, которой обзавелся близнец, пухла и пухла, принимая все более угрожающий вид. Уже тесемки не дотягивались друг до друга, чтобы сплестись в узелок, и к папке добавилась шпагатная обмотка крестом.
Миновала всего пара-тройка дней, а уж двойник нехотя, и даже как бы сквозь зубы, доложил о появившейся у него уверенности в том, что Хобота убивали не двое (по Лепиной версии), а один-единственный преступник.
– А следы?
– растерянно спросил его первый Шерстюк, пытаясь взять ироничный тон.
– Что следы?
– еще более иронически переспросил Шерстюк 2-й, впившись в первого взглядом удава. И того затошнило, он стушевался и уточнять не осмелился. Он вообще теперь все время тушевался. Да и как ему было не тушеваться, когда столько всего нельзя было никак объяснить себе. Допустить же вмешательство потусторонних или высших сил Харитон не мог, как не мог допустить и их существования в природе. Он, Харитон Шерстюк, несмотря на своеобразие образа и подобия своей жизни, был закоренелым материалистом и глубоко верил в то, что жизнью управляют материальные стимулы. По всему этому многое, многое не нравилось и во многое не верилось ему в своем помощнике. Уж одно то было худо, что никто из начальства и сослуживце не подошли к Харитону с тем, что вот, мол, брат Шерстюк, каково-здорово повезло тебе с помощником. Экие, мол, вы оба-два близнецы-братья. Не родня ли? Нет, все оставались равнодушны, будто ничего не заметили. Или сговорились...
События тем временем раскручивались с такой стремительной скоростью, что некогда было собраться и сообразить дело.
Вот сегодня вздохнул было Харитон посвободнее, не повстречав ни разу помощника, а к вечеру он опять тут как тут и соображение докладывает: мол, надо пойти и Хобота в больнице проведать, может быть тот на словах чего-нибудь вспомнил. А ведь такое дело черт знает чем могло обернуться при наружности и энтузиазме двойника. И не сыскать было слов, с которыми подкатиться, подмаслиться было б можно к нему с предложением выпить чего-либо или ударить вместе по бабам, какие во множестве водились с Харитоном. И причины этого были необъяснимо загадочны. Все чаще приходилось Шерстюку крепко зажмуриваться и трясти озадаченной головой без всякого результата, легче не становилось, приятное вовсе не шло на ум, напротив - все чаще вспоминался дикий, необъяснимый Терентий с котами, еще больше помрачая без того ослабевающий рассудок парня. Что-то прочно увязывало все события последних дней в жуткую цепь, не шпагат ли на пухнущей папке свирепого помощника?