Золото на ветру
Шрифт:
– Куда опоздаем? Раньше-позже, все там будем, - философски ворчал он, проскакивая на желтый свет и по-бабьи взвизгивая сиреной.
За окошком пролетали набухшие зеленью почки на ветках, матерые мороженщицы протягивали вслед эскимо в желтой глазури поверх голов толпящихся граждан. Под лавкой, обильно слюня милицейские сапоги, злобно хрюкал знаменитый сыскной пес Агдам.
Наконец подлетели к нужному дому. Ребров лихо тормознул, газик занесло и развернуло к парадному подъезду. Дверца пружинно отворилась и из нее, пинком выпихнув Агдама, вылетел инспектор Каверзнев. Он устремился
Хобот с вывихнутой, подбитой головой лежал запрокинувшись посреди разваленного кресла. По стенам висели пустые золоченые рамы, сияли неприкрытые грязные окна, освещая пыльными столбами света картину разгрома и запустения. Из углов топорщились взломанные сундучки, распотрошенные укладки, сокрушались, разводя дверцами, опустевшие шкапы.
В воздухе по-хозяйски сновали толстые весенние мухи.
С порога Каверзнев, подоткнув полы своего клетчатого пальто, ринулся на поиски следов. Не прошло и пяти минут, как таковых разыскалось три: на подоконнике, на кухне и в ванной у раковины. Представлялось очевидным, что все трое одной компании с мальчиковым сандалем.
– На ранту, с ремешком!
– определил его Леопольд, подняв палец, - я такие все пионерское детство относил вместе с галстуком и тюбетейкой.
– Подросток?
– поинтересовался Ребров.
– Размер великоват, но...
Поиски продолжались. Вскоре помощник Леопольда студент-практикант Чижик, ковырявший все время в голове убитого, поднялся и доложил:
– Инспектор, в голове пострадавшего следы резины.
– Картина проясняется!
– сверкнул глазами Леопольд, продолжая исследовать "рыбьим глазом" пыльные поверхности, - отправляйте на экспертизу.
Чиж принялся паковать найденное в специальные пузырьки, но тут носившийся по квартире Агдам выбежал из кухни, только взамен свешенного языка изо рта у пса торчал вчерашний номер "Собеседника", а на нем прямо поверх цветного портрета, нарушая приличия и незаслуженно изгадив изображение, красовался жирный след морского клепаного сапога.
– Двое!
– хватил себя по лбу Каверзнев, - их было двое, повторил он, потирая ушибленное место, - все ясно! Теперь понятно, бормотал он, сжимая вспотевшую линзу, - рыбка сама приплывет в сети, только знай расставляй.
– Леопольд любовно извлек из обширного кармана казенного вороного Маузера и выразительно, на манер киногероев, продул ему ствол.
IV
В тот упоительный миг, когда Леопольд изящно отвернув полу своего шотландского пальто, окрыленный азартом поиска, перекладывал продутого Маузера в подмышечный тайник, раздался внезапный странный звук.
Все вздрогнули и повернулись к побитому, и тут же всеми одновременно было замечено, что смертельно пострадавший Хобот, бывший минуту назад нормального трупного цвета, то есть фиолетово-сизого, вдруг как бы порозовел. Мало того, он разомкнул поджатые губы и брюзгливо простонал режущим слух металлическим голосом:
– Гады, гады вы, вот что... Резину из живой головы ковырять надо, а пульс, - всхлипнул он, - не надо!
– Тут из глаз и носа у него потекло, и раздались
– Чиж! Сукин сын!
– не своим голосом закричал Каверзнев, Уволю! Шомполами запорю! Ты что замер, скотина?! Марш за врачом!!!
Чижик на прямых, негнущихся ногах и с, наоборот, согнутой пополам спиной вылетел из помещения, механически вращая локтями.
Вскоре подкатила скорая, и стонущего Хобота уволокли на носилках студенты в халатах, не переставая при том спорить о кооперации и ругать начальство.
покончив с этим делом, Каверзнев открыл рот, чтобы произнести что-либо ободряющее, разрядить обстановку, но Агдам, задумчиво ронявший слюну на паркет, вдруг решительно рванул к дверям, чуть не оборвав повода. Группа, словно по команде, кинулась следом. Такая была у Агдама повадка и все знали - не промахивается пес, только успевай догонять, хотя и были некоторые странности, необъяснимые песьей наукой, но их относили на Агдамовы преклонные годы. А пока нужно было доверять его таинственному потустороннему чутью.
Образовалось грозное, увлекательное зрелище. Случись возле художник или работник кино, немедля один схватил бы кисть, а другой аппарат для съемки, чтобы запечатлеть картину. И не зря потрудились бы, потому что посреди улицы в косых лучах солнца огромными скачками несся пятнистый пес с белыми на красном фоне рядами зубов и паром из ноздрей, а следом, мотаясь на натянутом струной поводке, поспешала оперативная группа, которая, распустя полы пальто и высоко вздымая колена, смело бежала по своему делу, нисколько не пытаясь затормозить бег, чтобы как-нибудь оттянуть встречу с неизвестными бандитами, которые вполне могут всех их перестрелять или зарезать. Нет, они, влекомые чувством долга и сознанием приказа, мчались к цели, храня честь совокупно с молодым задором, как видно поступали и их праотцы отлично от некоторых иных нынешних милицейских. Вскоре группа скрылась за углом, улеглась на дороге поднятая бегущими пыль.
V
Крепкотелый беспечный бандит Харитон Шерстюк, столь небрежно ограбивший Хобота и наделавший столько следов, легко катил тележку на дутом, с ниппелями на резиновом ходу и весело вращал рыжими глазами. В тележке, надежно пристегнутый резинками от эспандера, мягко катился мешок с рулонами холстов и затиснутыми поверх дворцовыми гардинами.
Одна из золоченых кистей высунулась наружу, радуя глаз Харитона своим объемом. Сверкали цацки.
В небесах плескалось беззаботное непорочное солнце, не разбиравшее людей и потому щедро дарящее и Харитона Шерстюка своим весенним теплом.
Сегодня у Шерстюка был выходной. Понятно, что грабеж не был его основной работой. Шерстюк служил в органах милиции. Он курировал лиц с крупными нетрудовыми доходами и находился на хорошем счету, хотя и не отдавал службе всех своих сил. Работая увлеченно, продуктивно, постоянно принося пользу обществу, Харитон считал себя в полном праве иной раз лично разобраться с нарушителем, ощущая себя как бы мечом. В таких случаях он еще вспоминал всегда сужденье о поваре, который не может же не отведать собственного блюда.