Золото, пуля, спасительный яд. 250 лет нанотехнологий
Шрифт:
Так Ипатьев впервые столкнулся с явлением катализа, которому он оставался верен на протяжении всей своей жизни. Чтобы оценить значимость открытия, вспомним, что катализ в те годы был совсем молодой областью науки, именно науки, потому что о его промышленном использовании даже речи не было. Было известно, что катализаторами некоторых реакций служат благородные металлы, платина или палладий. И вдруг – железо!
Открытие Ипатьева резко расширило круг возможных катализаторов, распространив его на неблагородные металлы. А вскоре Ипатьев показал, что окислы металлов обладают зачастую даже большей каталитической активностью, чем сами металлы. Так дело быстро, за считаные месяцы, дошло до окиси алюминия и алюмосиликатов, попросту говоря, глин, которые были несравненно дешевле платины и палладия. Расширил Ипатьев и перечень возможных реакций, которые можно проводить в присутствии катализаторов, и круг получаемых при этом органических соединений. Например, он впервые получил из этилового
О последнем соединении следует сказать особо. Через четверть века Сергей Васильевич Лебедев (1874–1934), опираясь на работы Ипатьева, впервые в мире запустил промышленный процесс получения синтетического каучука. Делали его полимеризацией бутадиена.
Ипатьев же первым получил другой, не менее важный, полимер – полиэтилен. Это было еще одно открытие, ценность которого оценили по прошествии десятилетий и плодами которого мы пользуемся ежедневно до сих пор.
Ипатьев является также пионером применения высоких давлений в химии. В начале этой главы я упоминал, что Нобелевскую премию за это получил Карл Бош, усовершенствовавший в 1909–1913 годах процесс каталитического синтеза аммиака Фрица Габера. Но приоритет в этой области все ученые мира отдают Ипатьеву, сконструировавшему в 1903 году аппарат, позволявший осуществлять химические реакции при давлении до 450 атмосфер и температуре до 550 °С. Такие характеристики казались в то время несбыточными и даже невозможными. Ипатьеву весьма помогла его артиллерийская подготовка, ведь в канале ствола орудия при выстреле достигаются и не такие параметры. Аппарат был изготовлен по чертежам ученого и при его непосредственном участии и образно назван “бомбой”.
“Бомба Ипатьева” вошла в историю науки, с ее помощью были разработаны многие процессы, легшие в основу современной нефтехимии, – и бог с ней, с Нобелевской премией!
В 1911 году Ипатьев сделал еще одно открытие. В сконструированном им аппарате он получил из газообразного этилена “искусственную нефть”, а еще через тридцать лет, уже находясь в США, довел эту работу до промышленного применения. Именно из этилена во время Второй мировой войны получали высокооктановый бензин, которым заправляли самолеты союзников. Не случайно на обелиске, установленном на Свято-Владимирском кладбище в Нью-Джерси, США, написано: “В память о русском гении Владимире Николаевиче Ипатьеве, изобретателе октанового бензина”.
Но до Второй мировой войны была Первая. В начале 1915 года генерал-лейтенант Ипатьев возглавил Химический комитет, ведавший химической промышленностью всей страны. По сути, он создал ее заново.
Принято считать, что глобализация – примета нашего времени. При этом забывают о высочайшей интеграции стран, достигнутой в начале XX века. Достаточно сказать, что мировая торговля находилась на таком уровне, что ее объем после войн и революций удалось восстановить (в сопоставимых ценах) лишь к 80-м годам [26] . С началом Первой мировой войны выявились и недостатки тогдашней глобализации. Дело в том, что большинство химических продуктов, необходимых для производства взрывчатых веществ, Россия ввозила из-за границы, преимущественно из Германии. Речь шла о базовых веществах – толуоле, азотной кислоте, аммиаке, селитре, потребность в которых исчислялась миллионами тонн.
26
См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2003.
Ипатьеву пришлось озаботиться не просто строительством новых заводов, а организацией новых отраслей химической промышленности. Поразительно, но в этой пиковой ситуации ставка во многих случаях делалась не на апробированные, а принципиально новые технологии. Например, в Германии толуол (для производства тринитротолуола, тротила) выделяли из газов коксования угля, в России его впервые в мире стали получать из нефти. Ипатьев также разработал и внедрил процесс прямого получения селитры окислением аммиака. Вследствие его усилий уже к концу 1915 года производство взрывчатых веществ в стране возросло в 50 раз на частных предприятиях и вдвое на государственных.
В годы Первой мировой войны появилось еще одно новое оружие – боевые отравляющие вещества. Ипатьев по долгу службы занимался как созданием средств защиты от них, так и организацией их производства. Показательно, что это никогда не ставилось ему в вину, в отличие от Фрица Габера, отца немецкого химического оружия. Личное участие в его применении в боевых условиях стоило Габеру потери репутации и вообще жизненного краха.
Война породила революцию со всеми вытекающими последствиями: развалом всего и вся, анархией, массовым бандитизмом. Так что в определенной степени Ипатьев даже приветствовал захват власти большевиками, потому что, по его собственному признанию, в России в то время не было другой силы, способной остановить “разъяренную стихию, могущую бессознательно разрушить всю страну” [27] . Более того, Ипатьев с первых дней пошел на сотрудничество с новой властью, сохранив, по сути дела, пост, который он занимал в царском правительстве, – Ипатьев стал председателем технического управления при Военном совете республики и постоянным членом этого совета. Неоднократно встречался Ипатьев и с Лениным, который уважительно называл ученого “главой нашей химической промышленности”. Двигали Ипатьевым вполне понятные цели: “Я готов сделать все от меня зависящее, чтобы спасти созданную нами во время войны химическую промышленность”. Он болел душой за свое детище и свою страну.
27
Здесь и далее цитаты из книги В.Н. Ипатьева “Жизнь одного химика”.
В тех безумных условиях Ипатьев не только спасал и сохранял старое, но и созидал новое, глядя, по своему обыкновению, далеко вперед. По его инициативе в 1922 году был создан Радиевый институт, “призванный объединять и направлять все работы по радиоактивности”, а также Институт удобрений, Институт силикатов, Государственный институт прикладной химии. Для собственных же научных изысканий Ипатьев организовал лабораторию высоких давлений [28] , преобразованную в 1929 году в одноименный институт. Уровень исследований был настолько высок, что Ипатьев получал много заказов от ведущих зарубежных фирм.
28
Интересная деталь: за отсутствием помещений лаборатория первоначально была организована в квартирах, принадлежавших Ипатьеву и другому известному химику, академику Н.С. Курнакову (1860–1941). По воспоминаниям академика Г.А. Разуваева (1895–1989), начинавшего там свою долгую научную карьеру, “от обеих квартир отделили кухни, Ипатьев еще отдал комнату для прислуги и коридорчик, ведущий в уборную. На этом небольшом пространстве устроили два вытяжных шкафа (трубы от них вывели прямо в форточку), да лабораторные столы, роль каковых исполняли столы кухонные с дверцами и ящиками внизу”.
В Советской России, а затем в СССР Ипатьев пользовался большой свободой и, в частности, часто выезжал за границу как по государственным делам, так и для проведения совместных научных работ. Но ситуация вокруг него постепенно менялась к худшему. Большевики, провозглашая в теории наличие объективных законов развития общества, на практике зачастую скатывались в откровенный волюнтаризм. Они хотели всего и сразу и, не получая желаемого, начинали искать виноватых – вредителей и саботажников. Судя по сделанным открытиям, наука в СССР, в стране, только что пережившей революцию и Гражданскую войну, в 1920-е годы находилась на высшем мировом уровне (как такое было возможно, остается лично для меня величайшей загадкой XX века), а по темпам развития химической промышленности СССР превосходил не только сегодняшнюю Россию, что неудивительно, но и современный Китай. Но большевикам этого было мало, и они обрушили репрессии на “буржуазных” специалистов – никаких других специалистов в стране в то время не было, их еще не успели выучить.
Но Ипатьев до поры до времени даже не задумывался об отъезде из страны. Во время одной из командировок в Германию в 1927 году его пригласили в гости к нобелевскому лауреату Вальтеру Нернсту (1864–1941). Там во время обеда, вспоминал Ипатьев, “один из немецких профессоров спросил меня, почему я совсем не покину СССР и не переселюсь за границу для продолжения своих научных работ, где я найду, несомненно, гораздо больше удобств, чем у себя на Родине. Я не замедлил ответить, что как патриот своей Родины должен остаться в ней до конца моей жизни и посвятить ей все мои силы. Профессор Эйнштейн слышал мой ответ и громко заявил: “Вот этот ответ и я вполне разделяю, так и надо поступать”. И вот прошло 4–5 лет после этого разговора, и мы оба нарушили наш принцип: мы теперь эмигранты и не вернулись в свои страны по нашему персональному решению, а не потому, что были изгнаны нашими правительствами…”
Свое “персональное решение” Ипатьев принял в 1930 году, когда аресты начались в его ближайшем окружении. Немало способствовало ему и то обстоятельство, что Ипатьеву позволили поехать на Энергетический конгресс в Берлин вместе с женой. Впрочем, никаких решительных заявлений сделано не было. Прибыв в Берлин, Ипатьев попросил у советского правительства годичный отпуск для поправки здоровья за границей, и такой отпуск был ему предоставлен.
Ни о каком отпуске речь, конечно, не шла. Ипатьев, похоже, вообще не знал, что означает это слово. Он немедленно включился в научную работу на одном из баварских химических концернов. Но Германия того времени была слишком тесно связана с СССР, и вскоре Ипатьев перебрался во Францию. Русские эмигрантские круги встретили его враждебно. Ему припомнили и сотрудничество с большевиками, и даже то, что в доме его брата была расстреляна царская семья. Так что Ипатьев был вынужден перебраться за океан.