Золотое кольцо всадника
Шрифт:
Мрачный и подавленный вернулся я наконец к Тигеллину, и мы с ним вновь отправились на Эсквилин.
— Куда ты запропастился? — едва завидев меня, нетерпеливо спросил Нерон. — Ты мне нужен. Я хочу знать, где сейчас твои дикие звери.
Я объяснил, что обстоятельства вынудили нас сократить число животных — ведь из-за пожара им недоставало воды и корма.
Не подозревая, чем может обернуться моя откровенность, я также рассказал цезарю, что в живых остались только дикие быки да свора гончих для охотничьих состязаний. Ну и, конечно, львы, которых старательно опекала Сабина.
— Однако налог на воду теперь наверняка увеличат — хмуро добавил я, — так что вряд ли зверинец скоро пополнится новыми обитателями.
— Меня, — напыщенно промолвил Нерон, — не однажды обвиняли в изнеженности и в забвении идеалов прежних великих граждан Рима. Что ж, в этот раз мои хулители получат то, чего им так не хватало во все времена правления императора Нерона, хотя я и вынужден буду преодолеть собственное глубочайшее отвращение к задуманному действу. Вес арестованные прямиком отправятся на цирковую арену, к диким животным! Я освежил в памяти древние легенды и обнаружил, что многие из них могу нам пригодиться. Пятьдесят девушек станут Данаидами [33] , а пятьдесят юношей — их женихами. Поток помниться, была еще Дирка [34] , привязанная к рога: быка…
33
Данаиды — в греческих сказаниях 50 дочерей Даная из Египта, которые против своей воли и желания отца должны были выйти замуж. Данай оказал сопротивление преследовавшим его дочерей 50 юношам, но потерпел поражение и посоветовал дочерям в брачную ночь убить своих мужей. Кроме Гиперместры, все девушки последовали совету отца.
34
Дирка — в греческих сказаниях жена Лика, наказанная Амфионом и Зетой за жестокое обращение с их матерью Антиопой. Дирку привязали к рогам быка, растерзавшего ее насмерть.
— Но послушай, — воспротивился я, — с тех по;: как ты стал цезарем, никого, даже самых отъявленных негодяев, не отдавали на растерзание зверям. Я думал, ты навсегда покончил с этим варварским обычаем. Нет, я не готов к такому повороту событий. Да у меня и животных подходящих не найдется, так что нет смысла даже обсуждать это.
Шея Нерона побагровела от ярости.
— Рим думает, будто меня пугает вид крови на песке, — закричал он. — Это не так, и ты сделаешь все, чтобы разубедить людей. Ты подчинишься моей воле, и Дирку привяжут к бычьим рогам, а гончие псы разорвут христиан в клочья!
— Но, цезарь, — пробормотал я, — они натасканы только на зверей и никогда не тронут человека.
Поразмыслив, я осторожно добавил:
— Впрочем, можно вооружить арестантов и заставить их охотиться с гончими на быков. Зрелище получится захватывающее, потому что, как тебе, конечно, известно, даже опытные ловцы частенько гибнут от рогов раненых животных, тем более таких крупных, как мои дикие быки.
Нерон пристально посмотрел на меня и вкрадчиво произнес:
— Ты, кажется, стал заядлым спорщиком, Манилиан? Или я недостаточно ясно объясняю тебе, какое именно представление желаю завтра увидеть?
— Завтра?! — в недоумении воскликнул я. — Да ты не в своем уме, цезарь! Нужно же время, чтобы подготовить все, как следует! Это вовсе не так легко, как может казаться на первый взгляд.
Император надменно вскинул свою большую голову.
— Для меня не существует ничего невозможного, — заявил он. — Завтра Иды [35] . На рассвете соберутся на свое заседание сенаторы, и я с радостью сообщу им, что поджигатели найдены. А потом мы все вместе отправимся в цирк смотреть захватывающий спектакль. Пожар — это такое серьезное событие, что любое мое решение, связанное с ним, сразу приобретает силу приговора, потому устраивать суд вовсе необязательно. Я уже советовался со своими учеными друзьями, и они согласились со мной. Но я уважаю римский сенат и непременно выступлю перед его членами с краткой речью, прежде чем пригласить их в цирк и показать, что Нерон вовсе не боится крови.
35
Иды — середина месяца. В римском календаре Иды обозначали полнолуние и приходились на 15-й день марта, мая, июля и октября и на 13-й день остальных месяцев.
— Но у меня действительно нет нужных тебе Диких животных, — сказал я нарочито отрывисто и грубо, надеясь получить пинок в живот или удар по голове тяжелым золотым кубком. Дав выход своей ярости, император обычно успокаивался, и тогда его можно было пытаться переубеждать.
Но в этот раз он повел себя необычно. Побледнев и тяжело дыша, Нерон уставился на меня сверкающими от гнева глазами и тихо спросил:
— Разве не я поставил тебя управлять зверинцем? Разве это не мои звери? Или ты считаешь их своими?
— Зверинец, бесспорно, твой, хотя я и потратил много собственных денег на его обустройство, — ответил я. — Но вот животные — это дело другое. Они мои, и я берусь это доказать. Я покупал их на свои средства, я сам оплачивал стоимость кормов и содержание зверей в вольерах и клетках, и все это отражено в финансовых отчетах. А я не сдаю напрокат и не продаю своих питомцев для тех целей, о которых ты говоришь. Ни ты, ни сенат не в силах заставить меня распоряжаться моей личной собственностью иначе, чем я того хочу, я же не желаю потакать твоим странным прихотям. Римский закон охраняет мои права, не правда ли? — обратился я к присутствующим здесь же сенаторам и законникам.
Те нехотя кивнули, а Нерон внезапно расплылся в широкой улыбке.
— Мы только что вспоминали о тебе, дорогой Минуций, — дружелюбным тоном произнес император. — Я, конечно, всячески защищал тебя, но уж слишком ты сблизился с сектантами-христианами. И зачем тебе понадобилось узнавать о них так много, друг мой? А во время пожара ты взял из моих палатинских конюшен очень дорогую лошадь и до сих пор не удосужился вернуть ее. Я не напоминал тебе об этом, потому что Нерон не хочет прослыть мелочным и суетным человеком, однако, согласись, тебя могут счесть вором и даже предъявить официальное обвинение. И еще. Не странно ли, что на Авентине уцелел один только твой дом? Также поговаривают, что ты опять женился, даже не предупредив меня об этом. Впрочем, не беспокойся. Существует множество причин, по которым люди предпочитают не распространяться о своих женах. Правда, меня уверяли, что ты, мой старый друг, взял за себя христианку…
— Да ты и сам недавно заявил, что принимал участие в тайных трапезах этих преступников… И я просто мечтаю услышать от тебя убедительные объяснения. Ты рассеешь наши подозрения, не так ли? Ведь мы тут все твои друзья, Минуций, и тебе нечего стесняться.
— Сплетни — не более того, — отчаянно запротестовал я. — Ты, цезарь, всегда презирал клевету и клеветников, и я удивлен, что ты вообще слушаешь подобные вещи.
— Но ты сам вынудил меня сделать это, Минуций, — мягко произнес Нерон. — Я хорошо отношусь к тебе, и мое положение крайне затруднительно. Политические интересы требуют быстро и строго покарать христиан, иначе слухи о том, что я приложил руку к поджогу Рима, будут и впредь будоражить горожан. А может, ты тоже веришь этим слухам, как и некоторые сенаторы, давно завидующие мне?..
Нерон сделал небольшую паузу, вскинул голову и продолжил:
— Итак, ты возражаешь против моего намерения наказать христиан. Надеюсь, однако, что ты понимаешь: твое поведение не идет на пользу государству. Мало того: оно доказывает, что ты недоволен мною и моим правлением. По-видимому, ты являешься христианином и боишься умереть вместе со своими единоверцами; вот почему ты так упорно отказываешься предоставить мне диких животных. Ведь тебе известно, что христиане — враги человечества и лично мои. Кстати, после казни их имущество непременно перейдет в государственную казну. Так как же? Ты действительно любишь сектантов и своих зверей больше, чем меня и собственную жизнь?