Золотое кольцо всадника
Шрифт:
Повсюду то и дело вспыхивали яростные споры, иногда переходящие в потасовку: каждый считал свое занятие самым важным и не желал уступать место или ожидать какое-то время, чтобы наконец получить возможность выполнить порученное. Но больше всего мешали путавшиеся под ногами любопытные христиане, которые бродили от столба к столбу, отвлекая людей праздными вопросами. Впрочем, те из них, что безучастно лежали на песке, тоже препятствовали работе, ибо через них приходилось переступать.
Моим зверям было очень тесно. Я даже приказал поместить некоторых в подвалы, а львы — так те вообще попали в конюшни: ведь прежде этот цирк использовался только для бегов.
В конце концов самых сильных из христиан заставили помогать солдатам, а прочих усадили на скамьи для зрителей. Цирк был страшно переполнен. Уборных, разумеется, тоже не хватало, так что вскоре рабы получили приказ тщательно почистить и вымыть загаженные переходы между рядами. Но это почти не помогло, и в здании устойчиво сохранялся смрад испражнений. Чтобы в ложах императора и сенаторов не воняло мочой, я велел курить благовония. Я, конечно, все понимаю и, разумеется, согласен с теми, кто утверждал, что мои животные тоже не распространяли вокруг себя аромат ладана, однако, по-видимому, я так привык к резкому запаху, исходящему от хищников, что попросту не замечал его.
Христиане почувствовали неясное беспокойство и стали собираться группками и молиться, восхваляя своего бога. Кое-кто из них, устрашающе вращая глазами, кричал и кружился в бешеном танце. Другие переговаривались между собой на непонятных языках.
Глядя на христиан и наблюдая за их странным поведением, многие преторианцы одобряли решение Нерона и утверждали, что с колдунами надо поступать сурово и беспощадно.
Никто из арестованных не подозревал еще об уготованной им участи. Даже самые рассудительные из обреченных на муки с изумлением и недоумением наблюдали за приготовлениями, а некоторые, хорошо знавшие меня, подходили с вопросом о том, когда же состоится суд. Они объясняли, что у них нет времени, что им давно пора домой, что там их ждут неотложные дела, и были уверены в оправдательном приговоре.
Напрасно я пытался втолковать этим чудакам, что все уже решено и что им предстоит умереть за своего возлюбленного Христа. Они не верили мне и насмешливо улыбались, когда я советовал им получше сыграть роли в спектакле, которого с таким нетерпением дожидались римляне.
— Ты любишь шутить и потому стараешься запугать нас, — говорили они с улыбками на лице. — Но мы-то знаем, что в Риме подобное невозможно.
Они ничего не поняли даже тогда, когда их раздели донага, чтобы облечь в звериные шкуры. Пока портные торопливо делали стежок за стежком, арестанты хихикали и давали мастерам советы, а некоторые юноши и девушки весело рычали и притворялись, будто царапают друг друга когтями пантер и волков.
Тщеславие заставило их спорить за красивейшие шкуры, и они завидовали своим единоверцам, получившим белее пушистые и роскошные «наряды». Христиане никак не могли взять в толк, что тут происходит на самом деле, хотя из подвалов слышался жуткий вой моих гончих псов.
Когда Нероновы актеры принялись беззастенчиво отбирать для своих целей самых привлекательных женщин и мужчин, я заволновался и велел немедленно подыскать для изображения сцены с Диркой три десятка миловидных девиц. Пока Данаид и их египетских женихов обряжали в соответствующие костюмы, мне удалось-таки найти нужное количество молодых женщин в возрасте от шестнадцати до Двадцати пяти лет и отвести их в сторону, оберегая от наглых притязаний артистов.
Думаю, вся страшная правда открылась христианам только тогда, когда с рассветом воины начали распинать самых опасных преступников.
На кресты пошли те доски и бревна, что предназначались для укрепления звериных клеток и возведения дополнительных ограждений вокруг арены. Я отдал их с легким сердцем, потому что кресты ставили так тесно, что они как раз и образовали нужный забор. Однако радовался я недолго. Очень скоро выяснилось, что зрителям нижних рядов ничего не будет видно, ибо эти высокие столбы с перекладинами совершенно заслоняли арену.
Тигеллин торопился в сенат, и после его отъезда всеми работами пришлось руководить мне. Времени почти не оставалось, а предстояло еще выкопать прочно укрепленные кресты, разместить четырнадцать из них — по числу римских кварталов — так, чтобы они не мешали обзору, и, отломав у остальных перекладины, поглубже вогнать столбы в землю, дабы арену окружил-таки простой, хотя и не слишком высокий забор. Я рассчитывал, что публика не очень огорчится, если христиан будут пригвождать прямо к ограде, а не к более эффектно выглядевшим крестам.
Желая разгрузить цирк, префект преторианцев отправил под стражей тысячу осужденных женщин и мужчин в сады Агриппины, куда Нерон намеревался пригласить зрителей на вечернюю трапезу. Но нужно было позаботиться и о том, чтобы люди не голодали во время спектакля — ведь Ватиканский цирк находится за городом, и вряд ли кто отправится перекусить к себе домой.
Императорские повара показали себя с наилучшей стороны: корзины со съестным (из расчета одна корзина на десять человек) все прибывали и прибывали. Не забыли, разумеется, и о сенаторах, которым предназначались кувшины с недурным вином и жареные цыплята, а также о всадниках, для которых приготовили тысячи две корзин.
По-моему, не было никакой надобности сразу прибивать к ограде такое множество христиан и расходовать дорогостоящие гвозди. Вдобавок, я опасался, что крики распятых помешают представлению, хотя поначалу — очевидно от изумления — они вели себя на удивление тихо.
Только не подумай, Юлий, что я говорю так из зависти к Тигеллину, который изобрел это новшество. Я вовсе не боялся, что зрители станут смотреть лишь на распятых и не уделят должного внимания моим четвероногим питомцам. Просто я понимал, что публика может заскучать, если ей придется наблюдать за извивающимися от боли сотнями людей.
Когда тысяча человек кричит одновременно, их вопли наверняка заглушат и рев медведей, и рычание львов, и, конечно же, голоса актеров. Вот почему я собрал несколько христианских проповедников и отправил их к казнимым с просьбой вести себя во время представления потише или же в крайнем случае выкрикивать только имя Христа, чтобы публика знала, за что их карают.
Проповедники, многие из которых тоже были облачены в звериные шкуры, отлично меня поняли. Беседуя со стонущими и причитающими людьми, они уверяли их, будто эти муки почетны, ибо точно так же умер Иисус из Назарета. Страдания продлятся всего лишь миг и сменятся блаженством вечной жизни, говорили они. Нынче же вечером все мученики окажутся в раю.