Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
– Потому что дурак, - отозвался хан.
– Я теперь за голову княжича выкуп такой потребую, что придётся собирать и свозить богатства с половины Руси.
– Ты не сделаешь этого, - нагло сказала дочка.
– Как - не сделаю? Что ты говоришь?
– Он остался из-за любви. Я ему солгала, будто ты намерен выдать меня за Гзака, и прошу спасти.
Рассмеявшись, Кончак ответил:
– Я ж и говорю, что дурной. Сосунок. Сопляк. Как он мог бы тебе помочь, если б я задумал действительно породниться с Гзаком?
– Да какая разница - мог не мог? Главное, остался! Оттого, что не чает
– Вот ещё - придумала!
– Да, люблю. И хочу выйти за него. Половец скривился:
– Выбрось из головы. Лучше уж за Гзака. Хоть и старый, да свой.
– Русич не чужой тоже - он праправнук хана Осолука. И со стороны Осмомысла тоже половецкая кровь. Только это второстепенно. Мы с ним заживём ладно, замечательней голубка и горлицы. Или ты не хочешь счастья собственной дочери?
Тот мизинцем поковырял в ухе, вытащил комок рыжей серы и стряхнул его на ковёр, выстилавший юрту. Буркнул озабоченно:
– Гзак меня не поймёт. И другие ханы возропщут с ним.
– Да подумаешь - Гзак!
– взорвалась Аюль.
– Лысый старикашка. Вредный мухомор. Как-нибудь сама разберусь, от кого мне рожать детей! И советов Гзака слушаться не стану.
Он взглянул на неё теплее:
– Необъезженная ты лошадка… Мастерица взбрыкивать… Володимирке достанется своенравная жёнушка…
Девушка хихикнула:
– Ничего, поладим, я думаю…
Вскоре сыграли свадьбу - по обычаям половцев, обводя жениха и невесту вокруг идолов («половецких баб»). А крещение Аюль и венчание в церкви отложили на более позднее время - ехать за ближайшим священником было далековато.
Глава третья
1
Евфросинья Мстиславна, бывшая венгерская королева, побывала у Папы Римского Урбана III в декабре 1185 года. Престарелый понтифик был серьёзно болен, не вставал с постели, и аудиенции пришлось дожидаться больше трёх недель. Тем не менее встреча состоялась. Высший иерарх Католической церкви принял её в библиотеке, сидя за столом над раскрытой книгой. Поднял голову в белой шапочке-пилеолусе и дрожащим указательным пальцем правой руки указал на кресло. Русская, поклонившись, села. И произнесла на латыни:
– Ваше высокопреосвященство, я пришла говорить о новом крестовом походе… надо что-то делать… Иерусалим в опасности…
– Да, я помню вашу записку, сударыня.
– Он вздохнул, и в его больных полусонных глазах не было ничего, кроме утомления.
– Возразить вам нечего, но откуда взять столько сил и средств? С императором Фридрихом мы в раздоре. Он неуправляем, и его пора предавать анафеме. Но без войск Германии и Италии никакого похода не выйдет…
– Может быть, привлечь православных? Почему католики бьются за Гроб Господень в одиночку? Я сама была православной до восшествия на венгерский престол и могу сказать, что ортодоксальные греки на определённых условиях станут заодно с нами. В том числе и русские…
Урбан усомнился:
– Греки - подлецы, не хотят признавать римский доминат. В лучшем случае, только пропустят наши полки по своей территории. А вот русские?.. Может быть, действительно обратиться к ним? И в процессе похода отколоть от православия?
– Я не исключаю такой возможности.
– Кто из соплеменников ваших представляет для нас наибольший интерес?
– Княжества на западе - Галич и Волынь.
– Не желаете съездить туда и поговорить?
– Если ваше высокопреосвященство благословит… Будет ли моя миссия неофициальной?
– Да, огласки не нужно. Ну, а если сладится, я пошлю туда нескольких легатов для скрепления договора по всей форме.
– И понтифик кивнул, обозначив окончание встречи.
– Разрешите припасть устами к вашей священной длани?
Папа разрешил. И перекрестил её на прощанье.
2
В Галиче она появилась лишь в начале марта, задержавшись в Италии из-за зимних морозов и непогод. Ехать через Венгрию ей претило, и она отправилась окружным путём - огибая по морю Грецию и Болгарию, а затем, на судне же, вверх по Днестру.
Город показался Евфросинье Мстиславне хоть и небольшим, но невероятно красивым - в распускающейся зелени, ладных теремах с черепитчатыми крышами и с кремлём на горе, где сиял позолоченными пластинами на стенах княжеский дворец. Это был сытный край. И на площади перед кафедральным собором нищих оказалось немного.
Ярослав принял родовитую гостью с почётом. Вышел, облачённый по этикету в дорогие одежды, в горностаевой мантии, опираясь на резной золочёный посох с набалдашником в изумрудах и бриллиантах. Был седым как лунь и от этого казался старше своих пятидесяти шести лет. А смотрел на княгиню доброжелательно, без какого-либо намёка на спесь.
Евфросинья объяснила причину своего посещения. Осмомысл задумался, а потом ответил:
– От Египта и Иерусалима до Галича далеко. Вроде нет и дела до событий там. Но когда речь идёт о Гробе Господнем, то отсиживаться по своим норам грех. Коли латиняне соберут войска, чтобы двинуться на Восток походом, я не окажусь в стороне. Несколько полков непременно выделю.
Бывшая венгерская королева горячо поблагодарила. И спросила мнение Галицкого князя, будут ли волыняне столь отзывчивы к её предложению. У того на лице отразилось сомнение:
– Ох, не знаю, матушка. Мы в последнее время хоть и не воюем, даже породнились - поженили внука моего, Ваську, с дочерью Романа Волынского, Феодорушкой. Скоро, видимо, стану прадедом. Но дела в их пределах вроде бы идут скверно. Недород третье лето. При таких невзгодах могут отказать.
– Несмотря, что мой прямой родич?
– Коль казна пуста, не до родственных связей. Извини уж за прямоту.
– Он достал шлифованный изумруд и взглянул сквозь него на Мстиславну.
– Извиняться нечего. Будь что будет, а поеду к Роману непременно… - Посмотрела с грустью: - Нам-то вот с тобой породниться не удалось. Я о сём до сих пор жалею - больно Фрося мне твоя по душе пришлась. Как ея дела?