Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Что?
– Ничего.
– Нет. Скажи мне.
Карен какое-то время молча вела машину. Потом сказала:
– У меня был аборт. Забеременела – глупо, правда? Забыла принять таблетки. Так вот, я не сказала об этом Дарону, потому что он стал бы настаивать на том, чтобы сохранить ребёнка.
Я сознательным усилием подавил естественную реакцию на удивление – глупо захлопать глазами. Они поженились в 1980-е, сейчас 2040-е. Если бы Карен оставила ребёнка, ему бы сейчас было около шестидесяти… и он бы также направлялся бы сейчас на похороны человека, который был его отцом.
Я практически ощутил водоворот мировых линий, туман жизней, которые могли пойти иначе. Если бы Карен не прервала ту беременность десятки лет назад, она ради ребёнка могла бы остаться с Дароном… что означало, что она, вероятно, никогда бы не написала «Диномир» и его продолжения – к писательству её приохотил её второй муж. А это означало, что она никогда не смогла бы позволить себе услуги «Иммортекс». И была бы она сейчас просто старой-старой дамой, страдающей от больных суставов.
Мы въехали на парковку похоронного бюро. На ней было много свободных мест; Карен припарковалась на одном из мест для инвалидов.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– Что? Ой. – Она включила задний ход. – Сила привычки. Раньше, когда я ещё водила, мы имели право пользоваться такими местами – мой бедный Райан передвигался с ходунками. – Она нашла другое место для парковки, и мы вышли. Я считал, что у нас в Торонто в августе жарко; здесь же было как в доменной печи и к тому же влажно, как в парной.
Другая пара – какое многозначное слово! – опережая нас, входила в здание. Должно быть, расслышав звук наших шагов, мужчина придержал для нас дверь, для чего ему пришлось обернуться
От удивления у него отвисла челюсть. Господи, как я устал от того, что на меня пялятся. Я выдавил из себя то, что считал своей лучшей постановочной улыбкой и перехватил дверь. Мы с Карен вошли. Сегодня здесь было три скорбящие семьи; указатель в вестибюле направил нас в нужное помещение.
Гроб был открыт. Даже с такого расстояния я мог разглядеть тело, пытающееся казаться живым.
Ну да. Мне ли об этом говорить.
Разумеется, все взгляды тут же устремились на нас. Женщина лет, наверное, под восемьдесят – примерно ровесница Карен – поднялась со скамьи и подошла к нам.
– Кто вы? – спросила она, глядя на меня. Её голос был слаб, а глаза покраснели.
Этот вопрос, разумеется, я много раз задавал себе в последнее время. Однако прежде, чем я успел произнести хоть слово, Карен ответила:
– Он со мной.
Морщинистое лицо повернулось к Карен.
– А вы кто?
– Я Карен, – ответила она.
– Да? – сказала женщина, явно ожидая продолжения.
Карен, казалось, не хотела произносить свою фамилию. Здесь, в окружении настоящих Бесарянов – Бесарянов по рождению или в силу длительного замужества – она, должно быть, не была уверена, что имеет на неё право. Но потом она всё-таки сказала:
– Я Карен Бесарян.
– О… Господи, – сказала женщина, щуря глаза и вглядываясь в молодое синтетическое лицо Карен.
– А вы…? – спросила Карен.
– Джули. Джули Бесарян.
Я не знал, сестра она Дарону или ещё одна его вдова, но Карен, похоже, это знала; она наверняка помнила имена своих бывших золовок, если таковые были.
Карен протянула Джули руки, словно в выражении соболезнования, но та лишь посмотрела на них и не пошевелилась.
– Мне всегда было интересно, как вы выглядели, – сказала Джули, снова переводя взгляд на лицо Карен.
Значит, другая вдова. Карен едва заметно вскинула голову.
– Теперь вы знаете, – ответила она. – На самом деле сейчас я выгляжу не намного старше, чем когда мы с Дароном были вместе.
– Я… простите, – сказала Джулии. – Простите меня. – Она посмотрела на своего мёртвого мужа, потом снова на Карен. – Я бы хотела, чтобы вы знали: за все пятьдесят два года нашей с Дароном совместной жизни он ни разу не сказал о вас худого слова.
Карен благодарно улыбнулась.
– И он очень радовался вашим успехам.
Карен слегка кивнула.
– Спасибо. Кто здесь из семьи Дарона?
– Наши дети, – сказала Джули, – но вы их вряд ли знаете. У нас родилось две дочери. Они скоро вернутся.
– А его брат? Его сестра?
– Григор умер два года назад. А Наринэ вон там.
Голова Карен повернулась к ещё одной старой женщине, опирающейся на ходунки, которая разговаривала со среднего возраста мужчиной.
– Я… я подойду поздороваюсь, – сказала она. – Выскажу соболезнования.
– Конечно, – ответила Джули. Женщины отошли, а я обнаружил, что прохожу в переднюю часть помещения, где стоит гроб, и там вглядываюсь в лицо покойника. Я не думал о том, чтобы это сделать – но мне стали очевидны намерения моего тела, и я не стал накладывать на них вето.
Я не могу сказать, что все мои мысли доброжелательны и уместны, и я довольно часто хочу, чтобы они вообще не приходили мне в голову. Но они приходят, и я вынужден их принимать. Этот человек там, в гробу, делал то, чего я никогда не сделаю – касался её во плоти, сливался с ней в природной, животной страсти. Да, то было шестьдесят лет назад… задолго до моего рождения. И я не злился на него за это; я ему завидовал.
Он лежал, скрестив руки на груди, и выглядел очень спокойным. Спокойным – и очень старым; лицо изборождено морщинами, голова практически лысая. Я попытался представить себе это лицо молодым; был ли он в молодости красавцем – и насколько много тогда это значило для Карен? Но я не мог сказать, как выглядел этот человек в двадцать один, в возрасте, когда она вышла за него замуж. Ну да ладно; вероятно, лучше и не знать.
И всё же я не мог отвести взгляд от его лица, такого, каким моё собственное теперь уже никогда не станет. Однако нас разделяла не только внешность; этот человек – Дарон Бесарян – был мёртв, а я – я до сих пор пытался это осознать – я, вероятно, никогда не умру.
– Джейк?
Я выпал из своего транса. Карен приближалась ко мне очень короткими шажками; на её искусственную руку опиралась Джули, по-видимому, преодолевшая своё недоверие к ней.
– Джейк, – повторила Карен, подойдя ближе, – прости, что я вас сразу друг другу не представила. Это Джули, жена Дарона, – очень тактично с её стороны не уточнять «вторая жена».