Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Ой, ты такое смотреть не захочешь. Всё плоское, в низком разрешении… кое-что даже чёрно-белое.
– Разумеется, захочу, – сказал я. – Это будет весело. Собственно, – я сделал жест в сторону гигантского экрана-стены, – почему бы тебе не подобрать что-нибудь прямо сейчас? Давай сразу и начнём.
– Думаешь? – сказала Карен.
– Ага, – ответил я, пытаясь сымитировать голос той певицы, Аланис, – я правда так думаю.
Губы Карен как-то странно дёрнулись – словно в раздумье она попыталась их оттопырить. Потом она заговорила, приказывая компьютеру открыть сетевой репозиторий старых телешоу. Несколько секунд спустя на телестене начали появляться белые буквы, по одной за раз, и складываться в слова под зазвучавшую из динамиков барабанную дробь: «ЧЕЛОВЕК…»
Карен, которая пришла в заметное возбуждение, села в постели.
– Вот, я включила сразу на титрах, чтобы дать тебе начальное представление – потом мы вернёмся назад и посмотрим тизер.
«…НА ШЕСТЬ…»
– Значит так, – сказала она. – Видишь того парня в кабине? Это Ли Мэйджорс.
«…МИЛЛИНОВ ДОЛЛАРОВ.»
– Он играет Стива Остина, – продолжала Карен, – астронавта и лётчика-испытателя.
– Какого года это шоу? – спросил я.
– Этот эпизод из сезона 1974 года.
Это было… чёрт, это было за столько же лет до моего рождения, сколько их прошло после несчастья с моим отцом.
– Шесть миллионов – тогда это было много?
– Целое состояние.
– Хмм…
На экране шёл диалог между пилотом и наземной службой:
– НАСА-1, пока всё хорошо.
– О'кей, Виктор.
– Стартовый ключ посадочных ракет в положение «включено». Пошла тяга…
– Видишь, – сказала Карен, – он испытывает экспериментальный самолёт, который сейчас разобьётся. Он потеряет руку, обе ноги и глаз.
– Я знаю рестораны, в которых он не смог бы поужинать, – сказал я и сделал идеальную комическую паузу. – Там, чтобы расплатиться, руку и ногу отдать приходится [76] .
Карен легко хлопнула меня по руке; на экране маленький экспериментальный аппарат отделился от крыла гигантского самолёта. Аппарат был похож на ванну – ничего удивительного, что он разбился.
76
Труднопереводимая игра слов: в английском “arm and leg” («рука и нога») – устойчивое выражение, означающее «большие деньги».
– Однако, – продолжала она, – ему заменили потерянные конечности сверхпрочными протезами на атомной энергии, а вместо утраченного глаза вмонтировали камеру с двадцатикратным зумом и способную видеть в инфракрасном свете.
Диалог на экране продолжался:
– Разрыв в третьем амортизаторе…
– Тангаж на ноль.
– Тангаж запредельный! Не могу держать высоту!
– Поправка: Отсек альфа вскрыт. Аварийный отстрел селекторов!
– Контроль, не могу его удержать. Он разваливается! Он разва…
Летающая ванна пронеслась через экран; картинка была очень зернистая.
– Это настоящая архивная съёмка, – объяснила Карен. – Эта катастрофа произошла в действительности.
На экране появилось нечто, по-видимому, призванное выглядеть как компьютерная графика – похоже, они сверлили дырку в затылке Остина, чтобы установить искусственный глаз – и скоро восстановленное человеческое тело уже перебирало ногами на беговом тренажёре. Я прочитал угловатые цифры на экране.
– Шестьдесят километров в час? – недоверчиво спросил я.
– Лучше! – ухмыльнулась Карен. – Шестьдесят миль в час.
– А насекомые у него по лицу размазывались, как на ветровом стекле?
Карен рассмеялась.
– Нет, и волосы никогда не растрёпывались. У меня в спальне висел постер с ним, когда я была подростком. Он был просто великолепен!
– Я думал, у тебя висел Супермен и тот, как его – Том чегототам?
– Том Селлек. И они тоже. У меня в спальне вообще-то была не одна стена.
– То есть введение в твою культуру обещает быть чередой подростковых кумиров?
Карен усмехнулась.
– Не беспокойся. Я также любила смотреть «Ангелов Чарли» – в семнадцать у меня была причёска как у Фэрры Фосетт. Её я тебе покажу в следующий раз; тебе понравится. Это было первое в истории джигл-шоу.
– Джигл?
Она придвинулась ближе ко мне.
– Увидишь.
16
Ресторан американской кухни Верхнего Эдема был почти пуст: пожилая белая пара обедала у камина, как я понимаю, голографического, и ещё один чернокожий мужчина обедал в одиночестве. Чернокожий был коротко подстрижен. Он был немного похож на Уилла Смита, который в прошлом году получил Оскара за роль Вилли Ломана в новой версии «Смерти коммивояжёра». Ради этой роли Смиту пришлось избавиться от своего природного блеска в глазах, но этому похожему на Смита мужчине не было в том нужды, и даже когда он просто сидел за столом, его лицо сохраняло внимательное и настороженное выражение. Поддавшись внезапному порыву, я подошёл к его столику.
– Здравствуйте, – сказал я. – Не возражаете, если я составлю вам компанию?
Он улыбнулся.
– Если бы я хотел есть в одиночестве, то ел бы дома.
Я выдвинул стул и сел. Я машинально отметил тот факт, что ножки стула утяжелены – наверное, без этого с непривычки можно было слишком сильно за него потянуть и отправить в полёт в здешней низкой гравитации.
– Джейк Салливан, – сказал я, протягивая руку.
– Малкольм Дрэйпер, – представился он. Я заметил таффордское кольцо у него на указательном пальце правой руки, но из-за своего дальтонизма не мог различить, красное оно или зелёное; но это и не важно, я же не собирался делать ему предложение. Своё собственное я оставил дома; не думал, что оно может мне понадобиться здесь, среди всех этих стариков. В прошлом мне приходилось обходиться без секса два года кряду, хотя и не по собственному выбору, и у меня не было секса ни с кем с той единственной замечательной ночи с Ребеккой в канун Нового года. Так что я не сомневался, что смогу обойтись без секса те несколько лет, что мне остались до того, как синдром Катеринского убьёт меня или спровоцирует выполнение завещания о жизни. Конечно, мой таффорд был зелёным, по крайней мере, так мне говорили, что означало, что я гетеросексуал. Правда, исходя из своих успехов с женским полом я иногда начинал подозревать, что продавец воспользовался моей цветовой слепотой и всучил мне таки красный.
– Рад познакомиться, Джейк, – сказал Малкольм после того, как мы пожали руки.
– Малкольм Дрэйпер, – повторил я имя, которое он назвал. Что-то оно мне напоминало. – Я не могу вас знать?
На лице моего собеседника возникло обеспокоенное выражение.
– Вы федерал?
– Простите?
– Агент одной из моих бывших жён?
– Нет. Простите. Я не собирался…
Лукавая улыбка.
– О, конечно же, нет. Шутка. Некоторые люди могли обо мне слышать, да. Я был дершовицким профессором права и гражданских свобод в Гарварде.