Золотое руно (сборник)
Шрифт:
– Я глубоко сочувствую вашей утрате, – сказал я.
– Он был хороший человек, – сказала Джули.
– Не сомневаюсь в этом.
Джули немного помолчала, потом сказала:
– Карен рассказала мне, что с вами произошло. – Она указала тонкой скрюченной рукой на моё тело. – Я, конечно, немного слышала об этих вещах – я всё ещё смотрю новости, хотя они по большей части вгоняют меня в депрессию. Но я и подумать не могла, что познакомлюсь с кем-то настолько состоятельным, чтобы…
Она замолчала, и я не нашёл, что сказать в ответ, так что я просто ждал, что она продолжит, и она в конце концов заговорила снова.
– Простите, – сказала она. Потом посмотрела на гроб, и снова на меня. – Я не хотела бы того, что есть у вас – только не без моего Дарона. – Она коснулась моего синтетического запястья своей рукой из плоти и крови. – Но я вам завидую. Мы с Дароном были вместе всего пятьдесят лет. Но вы двое! У вас впереди ещё столько времени! – В её глазах снова блеснули слёзы, и она опять посмотрела на своего мёртвого супруга. – О, как я вам завидую…
Вскоре после прибытия на Луну я слышал, как кто-то в шутку сказал, что одно из преимуществ лунной жизни в том, что здесь нет адвокатов. Но, разумеется, это было не совсем так: мой новый друг Малкольм Дрэйпер был адвокатом, пусть и, по его собственным словам, в отставке. Так что было естественно обратиться к нему за советом относительно моих затруднений. Я позвонил ему по внутренней телефонной сети Верхнего Эдема – единственной, к которой имели доступ здешние обитатели.
– Привет, Малкольм, – сказал я, когда его легко узнаваемое лицо появилось на экране. – Мне нужно с вами поговорить. Есть минутка?
Он приподнял седые брови.
– Что стряслось?
– Мы можем где-нибудь встретиться? – спросил я.
– Конечно, – ответил Малкольм. – Как насчёт оранжереи?
– Отлично.
Оранжереей называлось помещение пятидесяти метров в длину и ширину и десяти метров в высоту, полное тропических растений и деревьев. Это единственное место во всём Верхнем Эдеме, где воздух влажен. Огромное разнообразие цветов казалось пёстрым даже мне; представляю себе, какое буйство красок и оттенков видит Малкольм. Конечно, растения предназначались не только для борьбы с ностальгией жильцов; они были составной частью системы регенерации воздуха.
Мои нечастые посещения оранжерей в Торонто – «Аллан-гарденс» была моей любимой – приучили меня к медленным, неспешным прогулкам, словно в музее, от одного информационного стенда к другому. Но на Луне ходят по-другому. Я видел исторические кадры астронавтов «Аполлона», подпрыгивающих на ходу – а ведь на них были надеты скафандры, которые весят больше, чем сам астронавт. У нас же с Малкольмом, одетых спортивные шорты и футболки, не подскакивать просто не получалось. Это наверняка выглядело смешно, но мне было не до смеха.
– Так что же случилось? – спросил Малкольм. – Почему такое кислое лицо?
– Появился способ лечения моей болезни, – сказал я, гляда на переплетение лиан.
– Правда? Так это же здорово!
– Да, только вот…
– Только вот что? Вы должны прыгать до потолка. – Он улыбнулся. – Ну да, вы и так подпрыгиваете на каждом шагу, но радости в вас что-то не заметно.
– О, я очень рад тому, что лечение нашлось. Вы себе не представляете, каково мне было все эти годы. Но, в общем, я поговорил с Брайаном Гадесом…
– Да? – сказал Малкольм. – И что же сказал этот c хвостом?
– Он не отпустит меня домой, даже когда меня вылечат.
Мы пропрыгали ещё несколько шагов. Малкольм время от времени взмахивал руками, чтобы удержать равновесие, и он явно тщательно обдумывал свои слова. Наконец, он произнёс:
– Вы и так дома, Джейк.
– Господи, и вы туда же? Условия, на которых я согласился поселиться здесь, изменились. Я знаю, что контрактное право – не ваша специализация, но должно же быть что-то, что мог бы предпринять.
– Типа чего? Улететь обратно на Землю? Вы и сейчас там; новая версия вас живёт там в вашем доме, вашей жизнью.
– Но я оригинал. Я важнее.
Малкольм покачал головой.
– «Два Джейка», – сказал он.
Я посмотрел на него; он отводил от лица свисающую сверху листву.
– Что?
– Никогда не видели? Это сиквел к «Чайнатауну», одному из любимых моих фильмов. Первая часть была сказочно хороша, а вот «Два Джейка» – дешёвка.
Я даже не скрывал своего раздражения.
– О чём вы говорите?
– О том, что сейчас есть два Джейка. И, может быть, вы и правы: возможно, оригинал действительно важнее сиквела. Но вам будет очень трудно это доказать кому-либо помимо вас или меня.
– А вы не могли бы мне помочь – ну, в профессиональном качестве?
– Адвокат полезен лишь в инфраструктуре, поддерживающей судебный процесс. Мы же на Диком Западе. Здесь словно фронтир – ни полиции, ни судов, ни адвокатов, ни тюрем. Тот, кто сейчас вместо вас на Земле, возможно, в состоянии что-то изменить – хотя я не вижу, зачем бы ему это понадобилось – но вы здесь не можете сделать ровным счётом ничего.
– Но теперь я проживу ещё десятки лет.
Малкольм пожал плечами.
– Я тоже. Мы отлично проведём время. – Он обвёл рукой окружающий нас сад. – Это правда замечательное место, чтоб вы знали.
– Но… но у меня есть кое-кто там, на Земле. Женщина. Теперь всё по-другому – вернее, будет по-другому, когда мне сделают операцию. Я должен отсюда выбраться; я должен попасть домой – к ней.
Мы прошли ещё немного.
– Гринсборо, – пробормотал Малкольм тихо, словно про себя.
Моё раздражение не унималось.
– Ещё один никому не известный фильм?
– Не фильм. Это из истории. Истории моего народа. На юге США раньше всё было отдельно для чёрных и белых и, разумеется, чёрным доставалось что похуже. Так вот, в 1960 году один чернокожий студент колледжа зашёл белый сектор кафетерия в «Вулворте» – это такой большой универсальный магазин – и попросил, чтобы его обслужили. Ему отказали и велели убираться из магазина. Он не ушёл и устроил там сидячую забастовку; эта мода распространилась на другие заведения только для белых по всему Югу.