Золотое руно

Сойер Роберт Джеймс

— Чёрт…

Он двинулся дальше. Подойдя к двери в спальню, он остановился, но не попросил меня её открыть. Я, конечно, знал, почему он медлит. Несмотря на отсутствие полоски с его именем у входной двери, если Ди нашла кого-то другого после того, как они с Аароном расстались, то свидетельство этому найдётся за этой вот коричневой дверной панелью. Пока он не заглянул в спальню, он может раздувать угольки сомнений насчёт причин смерти Дианы. Если она по-прежнему была одна, всё ещё переживая распад их брака, то Аарону ничего не остаётся, кроме как принять предположение, проталкиваемое в него сквозь его стиснутые зубы и отгородившийся разум Памелой, Горловым и Кирстен, о том, что Ди покончила с собой от отчаяния — что он, прежде её радость, а потом — её печаль, стал катализатором, побудившим её броситься под дождь заряженных частиц. Но если, еслиона нашла утешение в руках другого мужчины — а из 5017 мужчин на борту многие нашли бы Диану желанной, потому что разве не была она привлекательна и дружелюбна, и весела, и страстна? — то тогда, что бы ни толкнуло её на край — толкнуло закрай — это будет не из-за него. Не ему жить с этим бременем. Не ему чувствовать себя виноватым и сражаться с этим чувством в ночных кошмарах всю оставшуюся жизнь.

Он слегка повернулся, словно собираясь пройти мимо спальни, но едва он это сделал, я откатил её дверь в сторону. Звук сработавшей пневматики заставил его сердце подпрыгнуть. Прядь его песочного цвета волос упала на лоб от прохладного дуновения из комнаты, с которой у него было связано столько воспоминаний — сперва страстных, после тёплых и уютных, а ещё позднее — безразличных. Он стоял в своей характерной стойке, с руками, засунутыми глубоко в карманы, стоял на пороге — на том самом пороге, через который он её перенёс, хохочущую и хихикающую, два года назад. Комната была такой же чистой и прибранной, как звёздное небо зимней ночью, каждая вещь — подушка, щётка для волос, ручное зеркало, палочка дезодоранта, шлёпанцы — на своём месте, так же как льдистые огоньки на небе всегда образуют один и тот же узор. Чистота и порядок резко контрастировали с захламленным видом этой комнаты в то время, когда здесь обитал Аарон, однако, я уверен, не это его беспокоило. Его глаза осмотрели бюро и спинку кровати и ночной столик, но он узнавал каждый предмет, что видел. Не было никаких признаков того, что кто-либо кроме Дианы бывал здесь с тех пор, как двенадцать дней назад он увёз отсюда свои вещи. Его лицо немного вытянулось, и я знал, что те тлеющие огоньки сомнения — его единственная надежда на избавление — гасли у него в душе.

Он развернулся спиной к спальне, к своему прошлому, снова вышел в гостиную, плюхнулся в чашеобразное кресло и уставился в пространство…

…оставив меня раздумывать о том, что мне делать дальше. Библиотечный поиск установил, что после потери близкого человека люди больше всего нуждаются в том, чтобы с кем-нибудь поговорить. Я не хотел разрушать жизнь этого человека больше, чем это необходимо для того, чтобы отвести от себя подозрения, и поэтому неуверенно произнёс:

— Аарон, может быть, ты хочешь поговорить?

Он растерянно поднял голову.

— Что?

— Ты не хочешь выговориться?

Он молчал двадцать две секунды. Наконец, тихим шёпотом:

— Если бы я мог пережить всё заново, я отказался бы от участия в экспедиции.

Это было совсем не то, что я ожидал от него услышать. Я ответил, постаравшись придать голосу легкомысленности:

— Отказаться от участия в первой экспедиции к экзопланете? Аарон, список кандидатов был шесть километров в длину десятым кеглем.

Он покачал головой.

— Оно того не стоит. Оно просто того не стоит. Мы летим уже почти два года, и всё ещё не пролетели и четверти расстояния…

— Почти пролетели. Вообще-то четверть пути будет уже послезавтра.

Он шумно выдохнул.

— Земля будет на 104 года старше, когда мы вернёмся. — Он снова замолчал, но через девять секунд решил, я думаю, что эту мысль следует развить. Он посмотрел в потолок. — Перед самым нашим отлётом у моей сестры Ханны родился мальчик. Когда мы вернёмся, этот мальчик уже давно будет мёртв, и его сын будет старым, очень старым человеком. Планета, на которую мы вернёмся, будет нам более чужой, чем Колхида. — Он опустил взгляд и посмотрел себе под ноги. — Интересно, многие ли отказались бы, будь такая возможность.

— Ты узнаешь это завтра, когда завершится референдум.

— Полагаю, ты уже предсказал победителя?

— Я уверен, что мужчины и женщины «Арго» сделают правильный выбор.

— Правильный для них? Или правильный для вящей славы Космического Агентства ООН?

— Я не считаю, что эти цели исключают друг друга. Я уверен, что всех нас ждёт блестящее будущее.

— Кроме Ди.

— Я понимаю, каково тебе сейчас, Аарон.

— Правда? Правда понимаешь?

Это был хороший вопрос. Аарон был достаточно образован, чтобы понимать: хоть по природе я и квантовое сознание, большая часть того, что я говорю, базируется на заключениях экспертных систем, на результатах поиска по литературе или является простыми элизоподобными [5] репликами для поддержания разговора. Да, я осознаюсебя: моя церебрика содержит квантовые структуры Пенроуза-Хамероффа, такие же, как в микротрубочках человеческой нервной ткани. Но действительно ли я понимал, каково это — потерять кого-то, кто был тебе небезразличен? Определённо не из собственного опыта, и всё же… и всё же… и всё же… Наконец, я ответил:

5

ELIZA — компьютерная программа, написанная в 1960-х годах, которая весьма примитивными средствами создавала иллюзию осмысленного диалога.

— Думаю, что понимаю.

Аарон издал короткий смешок, и это меня уязвило.

— Прости, ЯЗОН, — сказал он. — Это просто… — Но он не договорил и погрузился в молчание на ещё двенадцать секунд. — Спасибо, ЯЗОН, — сказал он, наконец. — Большое спасибо. — Он вздохнул. Хотя его ЭЭГ мало о чём говорила, его скорбь проявила себя в увеличившемся альбедо глаз. — Хотел бы я, чтобы она этого не делала, — сказал он. Он посмотрел прямо в камеру; и хотя я знал, что он свыкается с мыслью о своей вине в гибели Ди, он вглядывался в мои стеклянные глаза так же, как вглядывался когда-то в её, словно ища в произнесённых словах какой-то глубинный смысл.

Должно быть, в программном обеспечении моих камер где-то была ошибка. По какой-то причине камера, установленная в гостиной, повернулась чуть-чуть вправо, прочь от лица Аарона.

— Ты не виноват, — сказал я через некоторое время, но стандартным голосом, не пропуская его через синтезатор, который обычно добавляет в него эмоциональные обертона.

Тем не менее это заявление на секунду приободрило его, и он снова попытался найти себе оправдание. Он сдвинулся в кресле и снова посмотрел в объективы моих камер. Я вообразил, что он видит собственное отражение в их линзах, своё обычно угловатое лицо, раздутое отражением в выпуклом стекле.

— Я просто не могу в это поверить, — сказал он. — Она любила… она любила жизнь. Любила Землю.

— А тебя?

Аарон отвернулся.

— Разумеется она любила меня.

— А ты любил Землю?

— Всем сердцем. — Он поднялся на ноги, завершая разговор. Что бы он в нём ни искал, я этого ему дать не смог. С некоторыми людьми на борту у меня сложились близкие отношения; но для Аарона, человека, имеющего дело со сложными машинами всю свою взрослую жизнь, я был лишь технологическим изделием — инструментом, прибором, но точно не другом. То, что Аарон вот так раскрылся передо мной, означало, что у него и правда больше не осталось, кому излить душу.