Золотое солнце
Шрифт:
Выбрось рыбину на берег, и она будет бить хвостом, разевать рот и хлопать жабрами. Потом устанет. Хвост можно сбросить со счетов. Потом затоскует. Рот тоже сбрасываем. Но жабрами хлопать морская тварь не перестанет ни за что.
Мы лежали на траве и хлопали жабрами, не в силах предпринять еще что-нибудь. Краешек леса у самой границы города. Здесь, на проклятом Лунном острове, у вонючего лунного города нет даже низенькой поганой стены. Ниче го, кроме маленькой цитадели в самом центре. Не боятся. Когда-нибудь они за это заплатят, проклятые вонючие поганые уроды.
Мне было худо. Давно, Аххаш, не бывало мне так худо. Уж и не припомню, когда в последний раз. Каракатица моя устала. Просто устала, запыхалась, понятно. А я вот... Нет, они ни разу всерьез не достали меня. Всех дел — две царапины. Рыбье дерьмо, а не бойцы... И не должен был я уставать. Но тело мое платило за все фокусы, которые выкидывал в порту фальшивый мертвец. Аххаш, Аххаш и Аххаш! Может, стоило все-таки подохнуть? Суставы вроде бы не умеют так болеть...
Она повернула голову. Мы лежали глаза в глаза. О, Темный Владыка! Подохнуть все-таки стоило. У нее даже злиться сил нет. Тянет от нее страхом, досадой, а еще дикой смесью гребца, который попался, попытавшись удрать с рабской скамьи на галере, загнанной лошади и невесты, которая нашла труп на брачном ложе. С ума сойдет, камбала моя безмозглая. Точно так, сначала заплачет, потом закричит, а в конце концов сойдет с ума, Аххаш, как рыба на нересте.
Нет, благодарить она не умеет по праву рождения. Камбала крови. Аххаш Маггот! До чего же худо. Неужели не возьмет в толк, что от ее проклятого лица хочется вернуться и подохнуть. Особенно от глаз. Камбала из рода...
Тут ее рожа, наконец, вспыхнула.
— Мне противны твои рыбные аналоги! Ты окажешь мне большую услугу, если оставишь этот тон...
И тут же, безо всякого перехода:
— Я тебе верю, Малабарка... — жабрами хлоп-хлоп, — не понимаю, но верю.
Глаза у моей строптивицы набухли слезами.
Ее ладонь ищет мою и утыкается в колено. Ни у людей, ни у магических тварей глаз на руке нет. Ланин перевела взгляд и нашла, наконец, что требовалось. Я пытаюсь присесть. А! А! Кто это шипит? Я? Я... Вот же чума.
— Попользовалась настоящим живым мертвецом? Поводила его на веревочке? Теперь сделай так, чтобы у него ничего не болело.
Молчание. Но уже вполне сносное, потроха карасьи, молчание. Без гребцов, лошадей и невест.
— Извини. Извини. Кажется, я поняла, в чем дело...
Ланин застыла на мгновение. Потом схватила меня за руку и прижала ладонь к земле. Вся боль, что бродила по костям, суставам и мышцам, рванулась туда. На миг у меня почернело в глазах... Легче. Теперь легче.
Трава под моими пальцами поседела.
— С моей точки зрения, маннаэл макаль, гибель двух беглецов, даже если это ведьма и арчарг-атль, — дело времени. Нам не дожить даже до того момента, когда солнце поднимается в зенит. На острове нет места, где мы могли бы спрятаться от зеркальных. Они теперь знают, что принцесса Исфарра жива и...
Ланин замолчала. Ну да, спрятаться нельзя. Спасибо тебе во второй раз, Аннабарка... Как бы они не догнали нас на проклятой галере. Еды маловато, жалко. Наши шансы сокращаются, как у корабля, которого несет на камни и ватага никак не может отвернуть. Спасибо и тебе, девочка. Жалко, я не могу восстановить твои цыплячьи силенки. Они нам скоро пригодятся.
— Ланин! Ты понимаешь, что я думаю?
— Почти нет. Сил нет. — Она попыталась сосредоточиться. — Прости, Малабарка, не могу прочитать связно... Какая-то каша, ругань... У нас осталось совсем немного времени. Помни, я не хотела бы оказаться живой в их руках. Будь добр, помоги мне с этим. Вряд ли у меня получится... собственными руками. Меня, знаешь ли, всегда страшила физическая боль.
Молчу. Куда ты торопишься, девочка? Ланин продолжает:
— Так вот, нам дарована маленькая отсрочка. И я хотела бы потратить ее с толком.
Ее губы требовательно прикоснулись к моей шее. Пальцы Ланин нежны и чуть-чуть неловки, как у ребенка. Зато движения стремительны...
Я выдержал паузу. Аххаш, я — не ты, женщина волнует меня чаще, чем раз в луну. И не стал бы я равнять Ланин с тем, что называют просто женщина. На краткое время я почувствовал: Хромцу все равно, зато как бесится Астар!
Как трудно остановить ее губы и ее пальцы! Все еще пауза... пауза... больше нельзя.
— Девочка, мы потратим время на другое.
Глаза дикой кошки.
— Вставай. Мы будем жить, Ланин. Только надо поторопиться.
Пока тебя не убили, ты жив. Пока тебя не поймали, ты не в плену. Это знает любой вольный человек, хоть Крыса, хоть Чайка, хоть кто.
И все-таки мы с Ланин будем жить, только если нам очень повезет...
Старый маяк построили на отшибе. Мыс, обрыв, тропинка к морю, лодки. Пустынное место. Тихо. Только ветер да прибой. В точности так, как показал мне отец. Вся охрана — тощая беременная кошка. Очень старая. От старости глаза ее полиняли, как ношеные тряпки. Я почуял в ней столько злобы и тоски, сколько бывает в человеке. Котята убьют ее.
Кошка выскочила нам навстречу, прижала уши, утробно взвыла. Да что за чума! Кого караулишь, дура?
Нам нужна подходящая лодка. Ланин, оглядывая все эти хлипкие посудины, заметила:
— Либо нам очень повезет, либо... мы проживем дольше, чем до полудня.
Одна показалась мне понадежнее прочих. Я перевернул ее и подтащил к воде. О! Встав на волну, лодка подпрыгнула не хуже лошади, которая норовит лягнуть, и неожиданно оказалась вдалеке от меня. Аххаш... Попробуем достать... Как бы не так.
Та же история повторилась со второй, а потом и с третьей посудиной. Тут мне стало страшно. Мне давно отбили то, чем люди боятся. Надо будет — против Хромца выйду на мечах. Но... мне страшно. Мое море, мой дом — предает меня. Боги! Ваши ли, бездна вас забери, игрушки?
Хохот издалека.
Значит, ваши. Проклятие. Проклятие. Я бессилен. Проклятие. Да что за... Я бессилен.
— Что-то случилось, Малабарка?
— Да. Еще разок. Только у меня.
Еще разок? Еще разок?