Золотое солнце
Шрифт:
Каким-то образом мы перекатились по песку, и в тот миг, когда я оказалась сверху, крик Малабарки вплелся в мой стон — теперь я его услышала.
Потом мы долго лежали на песке, приходя в себя, не видя ничего вокруг — даже друг друга. Слова были абсолютно не нужны, да мы оба и не умели говорить уместные слова. Изредка наши руки пытались встретиться, но его пальцы натыкались на мое бедро или мои — на его спину... В любом случае в этих прикосновениях уже не было ничего, кроме теплой и странно несмелой благодарности, третий заход был невозможен и не нужен.
Первым нарушил молчание Малабарка:
— Надеюсь, это не оскорбит тебя... Полагаю, ты хочешь есть.
— В гроте еще остались печеные ракушки. — Я потянулась и неторопливо поднялась на ноги. — Пойдем? — И, прихватив одежду, медленно двинулась к гроту, зная, что Малабарка смотрит на меня. Пусть запомнит меня такой, под водопадом лунного света, а одеться можно и у костра.
Наверное, так счастлива я не была никогда в жизни. Я не из тех, кто умеет жить текущим моментом, но сейчас весь страх, все лихорадочные расчеты вариантов спасения — все это откатилось куда-то в небытие. Осталось только тепло костра, вкус нежного мяса во рту, сильная рука Малабарки, то и дело касающаяся моей, память о безумном восторге слияния и предчувствие чего-то сияющего впереди.
Машинально я вертела в руках обломок ракушки — точнее, самую ее сердцевину, нечто среднее между изящным жезлом и рукоятью кинжала искусной работы. Или крохотным сосудом для благовоний — верхняя часть внешнего края откололась так, что стала похожа на ручку кувшинчика... Неожиданно мне в голову пришла замечательная идея.
— Малабарка, — попросила я, — ты не мог бы подарить мне свой шнурок с шеи? Все равно он тебе ни к чему — кубик твой в огне сгорел...
— Держи. — С некоторым удивлением он сдернул шнурок через голову и протянул мне. — Зачем он тебе?
— А вот зачем. — Я развязала концы, продернула шнурок в «ручку кувшинчика» и, снова связав, повесила на шею. Закачавшись под моей грудью, сердцевина ракушки обрела еще большее сходство с флакончиком для благовоний. Малабарка смотрел на все это, как мне показалось, несколько скептически:
— Красивая безделушка...
— Извини, Малабарка, — перебила я его, — но вот сейчас ты действительно ничего не понимаешь! У меня ведь жених до свадьбы умер, я была илрессан — «вечно скорбящая». Мне НИЧЕГО цветного в одежде не полагалось, я даже фиалку в волосы воткнуть не имела права! Только черно-бело-серое, и так почти десять лет. А теперь, когда я все это послала в бездну... Смотри, она же огненно-розовая, как заря! Как заря нашей новой жизни! И мне ее можно, мне теперь можно все, что ни захочу!
— Теперь понял. — Малабарка потянулся к моему новому украшению и осторожно погладил его кончиком пальца. — Пусть так. Пусть это будет твой... нет, наш талисман. Знак новой судьбы. Которая у нас будет. — Он вздохнул и неожиданно зло закончил: — Если мы только выберемся с вашего дерьмового острова. Хотел бы я знать, потроха карасьи, куда подевались все здешние рыбачьи лодки. Словно змеи ваши языком слизнули, моча рыбья.
— Насчет змей ты почти угадал, — невесело отозвалась я. — Тебя к нам выкинуло как раз после праздника Выхода из моря, а после него дважды по шесть дней любой лов под запретом. Так что именно сейчас, на шестой день, даже самые горькие пьяницы допили все, что у них было, и теперь приводят лодки в порядок.
— Шесть дней сидеть и ждать, пока проконопатят эти дырявые лоханки? — Малабарка сделал выразительную паузу, а затем совершенно так же, как обычно говорят «Добрый день, уважаемый сосед», произнес: — Дерьмо, дерьмо и дерьмо. — Как и раньше, он поминал их богов буквально через слово, но сейчас, после того, как мы не глядя швырнули наше прошлое в огонь, что-то неуловимо изменилось в его интонации. Словно эти четыре слога — «Аххаш Маггот» — приобрели привкус тухлятины, никак иначе я это выразить не умела...
Я еще раз как следует прислушалась к себе. Да, несмотря на то что невеликая магия Малабарки ушла из него водой в песок, со мной все еще не произошло ничего подобного. Что-то было не так, как прежде, но что именно, я никак не могла понять. Однако все мои обычные, фоновые магические ощущения оставались при мне: я, как всегда, без труда могла бы сказать, насколько отличается направление ветра парусов от ветра облаков, а сосущая боль истерзанной короедом пинии на обрыве, кажется, стала слышна еще отчетливее. Да и умение зажигать огонь прикосновением по-прежнему было со мной — я просто знала это так же уверенно, как знает человек, болит у него что-то или нет.
Что ж, если тварь по имени Лехфир была права и моя магия — от самой Луны, то выходит, что мое отречение от ее детей никак не повлияло на ее хорошее отношение ко мне. Хотя вероятнее всего, жрицы просто обозвали Луной некую высшую силу, которую и я-то пока не умела постичь, а они — тем более... Во всяком случае, наше отречение явно пришлось этой силе по нраву. Но в таком случае... в таком случае я должна бы не только не потерять, но, напротив, прибавить в магических возможностях, ведь теперь между этой силой и мной не было ничего, что могло исказить ее дары!
— Не такое уж дерьмо, как может показаться, — наконец выговорила я. — В гавани сейчас полным-полно мелких торговых судов: где праздник, там и торговля. Если поищем, найдем какую-нибудь посудинку, для управления которой не надо больше троих-четверых человек. А если сорвемся отсюда прямо сей миг, то успеем в порт почти за целую стражу до рассвета. Сам понимаешь, в это время народ там отнюдь не толпится. А если кто и попадется, я им глаза отведу, надо только для этого одну нужную травку сорвать по дороге... Снимемся с якоря еще затемно — и прямиком к имперскому побережью.
Теперь задумался Малабарка.
— Три или четыре человека для управления? Мы с тобой — меньше, чем полтора. Даже если отвести глаза всем заинтересованным...
— А я накличу попутный ветер до самого побережья Империи, и тогда, смею думать, хватит и полутора. — Я и не подумала обижаться на его слова. Если и есть на свете чисто мужское занятие, то это именно море, а вовсе не война.
Малабарка смерил меня недоверчивым взглядом.
— Веришь ли, — я взяла его за руку и заглянула в глаза, — это куда проще, чем исцелять тебя. Во всяком случае, для меня проще — ветер всегда был моим лучшим другом. Огонь и металл — преданные слуги, а ветер — почти брат.