Золотой человек
Шрифт:
— Вы очень хорошо сделали, — ответил Михай и крепко пожал ей руку. — А я-то, дурень, даже ни разу об этом не подумал! Ну конечно, вы поступили разумно. Может, его и в соседней комнате теперь нет?
— Вы угадали, мы устроили ему удобный приют в саду.
Тереза и тут не солгала.
— Вы очень добры, дорогая. Идите же к мальчику, а ко мне пошлите Ноэми. Я не буду больше требовать от бедняжки, чтобы она принесла мне Доди. Но как только я начну вставать и выходить, вы отведете меня к нему, не правда ли?
— Да, Михай.
При помощи этого милосердного обмана женщинам удалось успокоить его, сдержать его желание видеть ребенка до той поры, пока он не встанет с постели.
Болезнь уже кончилась, но Михай был еще очень слаб, с трудом передвигался. Ноэми помогла ему одеться, и, опираясь на ее плечо, он вышел из комнаты. Молодая женщина усадила его на скамейку перед домом, сама опустилась с ним рядом и, крепко обхватив его рукой, положила его голову себе на плечо.
Был чудесный, теплый летний день. Михаю казалось, что шелестящая листва деревьев и жужжанье пчел, травинки под ногами — все это еле слышно звенит, что-то нашептывая ему на ухо, и шепот этот отзывается в его голове легким шумом. Но особенно занимала его одна мысль. Он заглянул в лицо Ноэми, и какое-то смутное предчувствие сжало ему сердце. В выражении этого лица было нечто непостижимое. Скорей, скорей узнать эту тайну!
— Ноэми!
— Что ты хочешь, Михай?
— Милая Ноэми, посмотри на меня!
Ноэми подняла на него глаза.
— Где малютка Доди?
Дольше сдерживать свое горе ей стало не под силу. Бедняжка подняла к небу измученное лицо и дрожащие руки.
— Он там! Там…
— Доди умер? — тихо спросил Михай?
При этих словах Ноэми упала к нему на грудь и, уже не сдерживаясь, отчаянно зарыдала. Слезы лились, лились, казалось, им не будет конца.
Михай привлек ее к себе и дал выплакаться. Было бы кощунством не дать ей выплакать свое горе.
Сам он не плакал. Нет, он изумлялся. Его потрясло величие ее души. Как недосягаемо высоко, по сравнению с ним самим, стояло это бедное, горемычное существо! Женщина, сумевшая из сострадания к нему, нежно заботясь о любимом, так долго скрывать собственные муки! Как же безгранична ее любовь!..
Наконец Ноэми выплакалась. И улыбнулась Михаю. Словно брызнуло на него показавшееся из-за туч лучезарное солнце.
— И ты смогла все это скрыть от меня?
— Я опасалась за твою жизнь.
— Ты не решалась даже поплакать, боясь, как бы я не заметил твоих слез?
— Я все ждала, когда можно будет дать себе волю…
— Ты уходила от меня, чтобы ухаживать за ним, а я, неблагодарный, еще упрекал тебя за это!
— Я же не слышала от тебя ни одного худого слова, Михай.
— Целуя его за меня, ты знала, что это был прощальный поцелуй! Я укорял тебя за шитье нарядов, а ты в это время готовила ему погребальную рубашку! И ты ласково улыбалась мне, когда твое сердце пронзали кинжалы, когда оно обливалось кровью! О Ноэми, как я боготворю тебя!
А ей, бедной, нужна была только его любовь.
Михай привлек ее к себе на колени.
Шелест листьев и трав, гуденье шмеля, жужжанье пчел уже больше не казались ему невразумительным лепетом. Мысли его прояснились, он начал постигать истинный смысл шумов, возникавших в его голове. После долгого задумчивого молчанья он снова заговорил:
— Где вы его похоронили? Сведи меня на его могилу.
— Только не сегодня, — упрашивала Ноэми. — Идти туда далеко и для тебя слишком утомительно. Сходим завтра, ладно?
Но ни завтра, ни послезавтра, ни даже спустя еще много дней Ноэми так и не повела Михая туда, где покоился маленький Доди.
— Ты станешь дневать и ночевать возле могилы и снова захвораешь. Я решила не насыпать там могильного холма, не ставить надгробного памятника, чтобы ты не ходил туда и не расстраивался.
Но печаль не оставляла Михая.
Когда наконец он настолько окреп, что смог прогуливаться по острову один, он упорно стал разыскивать место, которое ему не хотели показать.
Однажды он вернулся к хижине с просветлевшим лицом, держа в руке полураскрытый бутон одной из тех белых роз, что не имели запаха.
— Это те самые розы? — спросил он.
Ноэми, пораженная, утвердительно кивнула головой. Значит, им так и не удалось скрыть от него могилку… Он заметил не так давно посаженный куст, которого тут прежде не было. И на время даже успокоился, как человек, решивший какую-то важную для себя задачу.
Целыми днями просиживал Михай на скамье перед домом и, вороша палкой речную гальку под ногами, думал:
«Ты говорил, что не отдал бы его ни за какие блага в мире, даже за целое поле, усеянное алмазами, а за какую-то дрянную глиняную трубку ударил его по ручонке!»
Чудесный ореховый теремок стоял незаконченный, совершенно заброшенный, вся поляна вокруг него густо заросла лавандой и нарциссами. Михай теперь даже близко не подходил к своему творению. Он изнемогал под тяжестью горя, и жизненные силы его восстанавливались необычайно медленно, Только Ноэми поддерживала их.
Меланхолия
Куст белой розы стоял в полном цвету. Михай изо дня в день следил, как развертываются его бутоны. Распустившиеся розы он срезал, складывал в бумажник и высушивал у себя на груди. Невеселое занятие! Чуткость Ноэми, ласки, которыми она его осыпала, не могли рассеять его мрачной тоски. Даже эти нежные женские ласки были ему в тягость.
Между тем Ноэми легко могла бы исцелить его хандру, утолить печаль, стоило ей сказать одно только слово. Но женская стыдливость не позволяла ей произнести его вслух. А сам Михай ни о чем не догадывался. Человек, у которого болит душа, неотступно предается грустным воспоминаниям. Тимар был весь поглощен раздумьем о прошлом.