Золотой город
Шрифт:
Так Быков и поступил. Уже отойдя на несколько десятков метров, он вспомнил, что не захватил карабин, но махнул рукой.
И напрасно.
Он блуждал по чужой территории не первую неделю. Лапа немного зажила, перестала гнить и кровоточить, но наступать на нее было невозможно. Зверь не мог охотиться и вынужденно питался тем, что попадалось ему на пути: гнилыми объедками, тухлой рыбой, насекомыми, сброшенной змеиной кожей. Брюхо прилипло к хребту, сил оставалось все меньше. Если в ближайшее время не подкрепиться, ему придет конец.
Мысль о конце не вызывала у зверя страха, тоски или сожаления. Просто это противоположность жизни, а он жив, значит, должен делать все, что отвечает текущим задачам. Это не было желанием или стремлением. Растения, животные, птицы и рыбы живут для того, чтобы жить, потому что иначе нельзя.
Зверю ни о чем не говорило слово «ягуар», хотя если бы на пути ему попались люди, они могли бы его так назвать. Он не осознавал, что пятна на шкуре даны ему для маскировки, и воспринимал их как неотъемлемую часть себя. Зубы, когти, лапы, глаза и уши – все это и был он. И ему требовалась пища. Настоящая. Сытная, дымящаяся, пропитанная кровью и соком. Вот что он искал. Он являлся хищником и, чтобы жить, нуждался в чужой плоти, и ничто не могло изменить этот закон природы.
Было раннее утро. В полумраке леса ягуар временами становился невидимым, равно как и в те моменты, когда его шерсть золотилась в солнечных лучах. Рана уже не нуждалась в постоянном зализывании, однако зверю приходилось то и дело останавливаться для передышки, потому что он не привык передвигаться на трех лапах. То, что он попал в капкан, расставленный людьми, стало для него огромной бедой. Он лишился трех пальцев вместе с когтями и был вынужден покинуть места прежней охоты, чтобы его не выследили люди и не содрали шкуру, как с его самки. Он до сих пор помнит запах ее окровавленной туши. Когда ее свежевали, он, притворившись обессилевшим и безучастным, неподвижно лежал на земле – лапу стиснули челюсти капкана. Люди перестали обращать на него внимание, и он воспользовался этим обстоятельством. У него была только одна попытка, поэтому он сделал все как надо. Часть лапы осталась в железных челюстях, но ягуар, не обращая внимания на боль, метнулся в заросли. Он не погиб, а значит, ему предстояло жить дальше.
Почуяв запах добычи, он, насколько это было возможно, начал передвигаться бесшумно, почти ползком, прижимаясь к земле, переступая через каждую сухую веточку, минуя каждую кучку сухих листьев. Неподалеку обезьяны поедали плоды на поляне. Когда ягуар находился уже совсем близко, сторож высунул свою волосатую мордочку из листвы и издал предостерегающий вопль. Если бы не покалеченная лапа, никакие крики не уберегли бы обезьяний народец. Всегда находился сторож, готовый предупредить сородичей, да только после этого ягуару оставалось сделать всего один или два прыжка, чтобы настичь зазевавшуюся жертву. Но не сейчас. Попытавшись оттолкнуться как следует, он ощутил дикую боль и вместо того чтобы прыгнуть, неуклюже покатился по земле, после чего, посрамленный, был вынужден убираться прочь под издевательский смех ненавистных обезьян.
Запахло водой, и зверь направился туда. Ему требовалось утолить жажду и остудить пылающий обрубок лапы. Перед ним возникла скала, заваленная гнилыми деревьями и пнями, которые поросли лишайниками. С лишайниками тесно переплелись глянцевые стебли ползучих растений с резко пахнущими цветами. Застыв, ягуар долго всматривался своими желтыми глазами в открытое пространство, оценивая, насколько безопасным будет спуск к воде. До него доносился запах людей, но ветерок мешал определить, как далеко они отсюда.
Поколебавшись, ягуар решил рискнуть. Бережно поджимая раненую лапу, он сделал несколько шагов и спугнул жирную ящерицу, гревшуюся на утреннем солнце. Это успокоило большого зверя. Ящерица не стала бы нежиться в непосредственной близости от опасности.
Ягуар достиг края каменистой площадки и посмотрел вниз. Первое, что он увидел, – через песок к воде протянулась цепочка следов. Свесив голову, он обнаружил прямо под собой – в тени, отбрасываемой скалой, – человеческую самку, сидящую в заводи. Было непонятно, что она делает в воде, но ягуара это не интересовало. Он плотно прижал задние конечности к земле, готовясь прыгнуть, но, вспомнив недавнее фиаско с обезьянами, передумал. Нельзя промахнуться еще раз. Силы зверя были на исходе. Расстояние до жертвы слишком велико. Если ягуар не допрыгнет сейчас, то следующий прыжок может уже не состояться. Жизнь уходит из него, как уходит вода из дырявой раковины. Попятившись на трех лапах, он поискал спуск со скалы и осторожно пополз вниз.
Ягуар был так осторожен, что не потревожил ни одного камешка, не пошевелил ни один листок. Жертва не подозревала о его приближении. Голая, совсем лишенная шерсти, на двух тонких и длинных ногах, она некоторое время стояла спиной к зверю, а потом села на дно небольшого озерца. Из воды остались торчать только голова и плечи. Этого вполне достаточно. Ягуар был уверен, что сумеет одним махом перегрызть ей шейные позвонки, как только запрыгнет на обращенную к нему спину.
Он выполз на открытое пространство и припал к песку, ища опору для задних лап. Все его длинное тело напружинилось. Памятуя о предыдущих ошибках, он не собирался использовать при прыжке покалеченную лапу. И он был уверен в успехе.
Леонардо проснулся под кроной развесистого дерева, сочные листья которого, тянувшиеся к земле от собственной тяжести, ярко блестели на утреннем солнце. Не открывая глаз, он попытался определить, что же его разбудило. Он потянул носом. Ну да, запах кофе. Не шевелясь, он приоткрыл один глаз.
Кофе готовила светловолосая девушка. Сильвия. Она уже раздула вчерашние угли и поставила на них кружку с водой. Ее ягодицы, обтянутые шортами, были обращены к Леонардо. Ноздри уловили запах дурной крови, которая выходит из женщин один раз за луну. Это его не оттолкнуло, а наоборот – возбудило так, что даже одеяло зашевелилось.
Леонардо вырос в зеленой долине, окаймленной горной цепью. С одной стороны долина сужалась и переходила в ущелье, по дну которого бежала быстрая речка. По ее берегам росли дикие гевеи, кору которых индейцы надрезали, чтобы нацедить каучука. Каучук затем продавали и покупали всякие нужные вещи. Старики рассказывали, что в прежние времена за каучук платили так хорошо, что всем хватало на оружие, одежду и виски. Но теперь нужно надрезать много деревьев, чтобы наторговать на ножи или патроны. Все больше мужчин покидало племя.
Леонардо был слишком мал, чтобы начать самостоятельную жизнь. Он делал все, что скажет дед, который заменил в семье отца, когда того убили во время набега. Ему нравилось жить в долине, ведь он понятия не имел, что где-то существуют другие места. Индейцев было очень мало на всем этом обширном пространстве. Но в долине жило несколько племен, поэтому Леонардо с малых лет привык таиться и бесшумно пробираться сквозь заросли, осознавая, что его племя окружают только враги. Иногда казалось, что до самого края земли вокруг нет ни одной живой души, и вдруг на горизонте появлялась тоненькая струйка дыма от костра, на котором готовили пищу. Но если бы кто захотел подкрасться к костру, чтобы рассмотреть пришельцев поближе, то никого не обнаружил бы – они еще издалека услышат звуки чужих шагов и успеют скрыться в глубине леса. Племя Леонардо действовало таким же образом. Вся деревня, в которой в лучшие времена обитало больше ста человек, могла моментально уйти с обжитого места только из-за того, что где-то раздался настораживающий звук или в воздухе запахло дымом от чужого костра. Порой во время скитаний они проходили мимо своих же брошенных хижин, и Леонардо вместе с другими мальчишками бросался на поиски игральных камней, оставленных в лунках, или других ценных вещей, некогда забытых.