Золотой характер

Кассиль Лев Абрамович

— Домой? Пошли. Чего скучно смотришь?

Папаха мрачно молчал, не решаясь высказать своему неприятному попутчику все, что у него накипело.

«Прикидывается!.. Чего скучно смотришь?!» Накапал, а теперь набивается со своим участием», — зло думал Папаха. Головейко редко переставлял ноги, подрыгивая при каждом шаге коленями. Папаха тяжело переваливался с боку на бок.

— Молчишь? — продолжал Головейко. — Понимаю. С директором отношения испортились. А отчего?

Начальник планового отдела остановился и сверху вниз строго посмотрел на Папаху.

— Я ж тебе, Тарас Романыч, намекал. И Степан Степаныч намекал. А ты прешь и прешь, как трактор.

— То есть как это

прешь? — петушиным голосом вскрикнул Папаха.

А Головейко гнул свое:

— Сейчас какой месяц? Декабрь. Скажу тебе конфиденциально, ну, в общем, сказал и вроде не говорил… Идет?

— Идет, — машинально повторил Папаха.

— Так вот, Степан Степаныч сердится потому, что ты план в последнем месяце очень большой даешь. По нему совнархоз нам на первое полугодие такой процент закатит, что не вылезешь. Твой цех основной, по нему показатели берут. А ты дуешь и дуешь. Уже сто восемь процентов дал. А еще четыре дня. Степан Степаныч велел тебе сказать, если не прекратишь план гнать, худо будет! Только конфиденциально!

Папаха слушал и понимал. Теперь все прояснялось.

— Сейчас у нас первое место, а план дадут большой, что будет? Слетим?

— Слетим! — горестно подтвердил Папаха.

— Премии тю-тю?

— Тю-тю! — поддакнул он еще горестнее.

— То-то же, дорогой товарищ! Будь здоров! Действуй!

Головейко опять подал негнущуюся руку и двинулся вымеривать переулок своими полутораметровыми шагами.

Спалось Тарасу Романовичу в эту ночь плохо. Мучили мысли о плане, снился директор. Во сне Папаха бормотал:

— Надо принимать меры… принимать меры…

На следующее утро Папаха сразу же вызвал к себе Парадиева.

— Вы давно просили разрешения поставить второй комплект на профилактику, — сказал он ему. — Так вот, ставьте. Разрешаю.

Парадиев светло улыбнулся в усы.

— Нет, Тарас Романович, мои слесари решили сделать профилактику на ходу, без остановки всего комплекта. Мы, говорят, понимаем, конец года, надо план давать…

Папахе ничего не оставалось, как похвалить слесарей. Потом он отправился в цех.

— Романова! Хотите в отпуск? Со всей бригадой! — стараясь перекрыть шум работающих станков, закричал он в ухо девушке-бригадиру. — Прямо с завтрашнего дня. Путевки в дом отдыха обеспечу!

Девушка изумленно посмотрела на начальника цеха.

— Что вы! В последние дни года уйти в отпуск? Мы же комсомольская бригада!

Папаха выдавил бодрую улыбку и потащился дальше. У пятого комплекта он поздоровался с помощником мастера, внимательно посмотрел ему в лицо и оживился.

— Что вы, Тарас Романович!? — удивился тот.

— У вас плохой вид! Вы больны! — категорически заявил Папаха.

— А! Есть немножко… Тридцать семь и три. Чепуха.

— Вам надо немедленно в постель. Идите и ложитесь! — приказал начальник цеха.

— А комплект?

— Остановим.

— Нет Нельзя! Конец месяца. Я своих людей подводить не буду.

К вечеру начальник, цеха с замиранием сердца справился о выполнении плана.

— Сто одиннадцать процентов! — радостно сообщила учетчица.

Папаха схватился за голову. Он понял: отношения с директором окончательно испорчены.

Рисунок И. Касчунаса

— Полюбуйтесь, какой обманщик! Сожрал две тонны сала и еще оправдывается!

Вл. Тюрин

„ГИПОТЕНУЗА“

Есть

люди, которым страсть как не хочется ходить там, где все ходят, и так, как все ходят. Они никогда не обойдут газон, а обязательно пройдутся по углу его. Они пачкают туфли в земле, рвут узкие платья и спотыкаются, перебираясь через невысокие ограды, словом, терпят массу неудобств и все же предпочитают ходить по «гипотенузе». Проваливаются в снежной целине, тонут в весенней грязи и даже не жалеют апрельской изумрудной молоди, а к лету вытаптывают себе на газонах гранитной прочности просеки, на которых впору ставить милиционера-регулировщика и рисовать пешеходные дорожки «зеброй».

К этой же породе людей относилась и Нина Николаевна. Она уверяла всех, что любит свой район, и при случае всегда говорила своим знакомым, не имеющим счастья жить на Ленинском проспекте: «Вы чувствуете, какой здесь воздух? Что там дача! А?! Вот что значит зелень! Цветник, а не район!» И тем не менее это не мешало ей тоже ходить по газонам. Ходят же другие… Чем же я хуже их?

Проводив мужа на работу, Нина Николаевна отправилась в свой обычный утренний вояж по магазинам. Несмотря на то, что еще не было десяти, над городом уже повис каленый сухой зной. В белесом небе бело плавилось по-летнему медлительное солнце, а где-то высоко-высоко, почти под ним, секли густой воздух тревожно-деятельные стрижи. В душных магазинах млели в очередях хозяйки. Разморенная Нина Николаевна, беззлобно переругиваясь с ними, обошла уже более десятка продовольственных магазинов. А еще предстояло зайти в «Синтетику», «Дом обуви», да и мало ли еще магазинов на Ленинском проспекте! И во асе надо зайти. И во все надо поторопиться, успеть к открытию их — к хорошим вещам… Прозевала же она на днях изящные и недорогие босоножки для Галочки? А какое было дамское белье?! И опять опоздала! И Нина Николаевна поторапливалась. Вот и знакомая, не раз хоженая тропочка через газон. Нина Николаевна бодро преодолела загородку, резво заспешила по тропке, но… что это за безобразие?! В конце тропочки на ее пути встал выгоревший и облупившийся на солнце мальчуган лет четырнадцати с лопатой в руках. Нина Николаевна попыталась обойти его, но мальчуган вновь оказался впереди.

— Ты что это хулиганишь? — торопливо и совсем не строго спросила Нина Николаевна.

— Я не хулиганю. Это вы, тетя, нарушаете правила и ходите по газонам. Вот вам лопата и вскопайте, пожалуйста, дорожку, где вы прошли.

Нина Николаевна даже поперхнулась.

— Что-о-о?.. Этого еще не хватало!

И она попыталась отодвинуть мальчишку со своей дороги.

— Гражданочка, требования мальчика вполне справедливы. — У витрины магазина, в тенечке под тентом, стоял молодой с веселым взглядом милиционер и рядом с ним несколько мальчишек и девочек, ровесниц ее Галочки, с лопатами.

— Но я тороплюсь!..

— Это же не дает вам права ходить по газонам. Чем быстрее вы вскопаете, тем быстрее и освободитесь.

Нина Николаевна возмутилась беспредельно, но что поделать — за ними сила и правота!.. И Нина Николаевна, поплевав на ладони, взялась за лопату. Каблуки-«шпильки» мешали, и, опасливо оглянувшись по сторонам, она сняла туфли. Вот теперь как будто удобнее. Земля была твердая и неподатливая, словно бетон. «Надо же так утрамбовать! Безобразие!» — возмутилась было Нина Николаевна и тут же про себя улыбнулась: «А сколько раз сама-то здесь прошла?» Солнце пекло прямо в спину, пот и краска с ресниц ели глаза, к лицу липли растрепавшиеся волосы, но Нина Николаевна не прекращала копать: словно чувствовала спиной — на нее смотрят. А чего бы и не посмотреть? Не часто такое увидишь. (А жаль!!)