Золотой характер
Шрифт:
— Чертовщина какая-то или глупая шутка, — промычал Семен Гаврилович и сунул бумажку Кузе. — Прочитай-ка, брат, без очков не разберу. «Брать чаевые нехорошо. Пережиток. Привет!» — дрожащим голосом прочитал Платочкин.
Все так и ахнули. Сами того не желая, приятели почтили минутой скорбного молчания еще живой пережиток прошлого.
Рисунок К. Ротова.
ОКОЛОторговая точка
Елена
НА СВОЕМ МЕСТЕ
Нам хорошо известен облик дамы, не желающей ехать с мужем на периферию — в колхоз, совхоз или совнархоз. Это — любимица некоторых сатириков, которые с завидным постоянством малюют ее одними и теми же красками. Раз и навсегда установлено, например, что прическа ее состоит из равных долей перманента и перекиси водорода. Губы — желто-морковные (вариант: густо-лиловые). Жирное туловище втиснуто в перлоновый халат и нейлоновую блузку. На плечах во всякое время года — чернобурка. В этих доспехах несчастная женщина кочует из фельетона в рассказ, из рассказа — в басню. Место ее пребывания — уютная квартира, дача в Подмосковье, Сочи и персональная машина мужа.
Ах, скольких мастеров холодной штамповки кормит эта дама, за свою жизнь не заработавшая ни рубля!
Но Дора Михайловна Косякова взмолилась о пощаде.
— Не надо меня так! — говорила она со слезами на глазах. — Губы я крашу редко, и то в естественный цвет. По комиссионным хожу лишь в поисках сезонной обуви. Одета, как видите, скромно. И какая же я тунеядица? Сама стираю, убираю, готовлю. Вот приходите ко мне на пироги, увидите, какая я мастерица стряпать. Ни дочери, ни сына у меня, к сожалению, нет. Что касается прочего — тут я виновата, каюсь: не пускала мужа в совхоз и сама не хотела ехать.
Мы сжалились, выслушали Дору Михайловну до конца. А выслушав, решили наделить ее другой судьбой.
В соответствии с данными, изложенными Дорой Михайловной, сообщим, что муж ее Харитон Васильевич работал в главке, занимал средний пост, получал среднюю зарплату и считался вполне приличным и добросовестным человеком.
Однажды он, вернувшись с работы домой, сообщил жене новость:
— Меня посылают директором зерносовхоза в Кустанайскую область, на целину. Собирай чемоданы. Да поторопись, урожай нас с тобой ждать не будет. Уборка на носу.
Супруга, помешивая в кастрюле с молоком, ответила:
— Неужели не мог отбрыкаться, растяпа?
— Я и не думал отбрыкиваться. Да и чего ради? У нас с тобой не семеро по лавкам бегают. Ехать нужно, и все.
— Нет, не нужно. Пойди и возьми бюллетень. У тебя сердце.
— На кой мне леший бюллетень? Я лучше за билетами пойду.
— Я не кошка и не позволю таскать меня за шиворот по всяким краям света.
— А я кошку и не приглашаю, — заявил муж.
Убедившись в процессе дискуссии, что муж уперся крепко, стоит насмерть и его ничем не своротишь, жена изменила тональность.
— Харитоша, — сказала она ласково, — Харенька, давай отложим поездку. Хотя бы на год.
— Не могу, — скучно сказал Косяков, запасшись выдержкой.
— В таком случае поедешь один. А кто там тебе будет готовить? На общественном питании ты живо схлопочешь язву двенадцатиперстной кишки.
— Поеду один, — упрямо ответил муж. — Начихать мне на кишку. Ничего с ней не сделается.
Вечером Дора Михайловна поведала о своем горе соседке по квартире.
— С места не двинусь! — клялась она. — Пусть живет один, как Робинзон и Пятница, в этом Пустанае, или как его там.
Соседка помолчала, сделав скорбное лицо, потом пошла в свою комнату и принесла журнал:
— Я не смею советовать, Дорочка, но посмотрите сюда.
На обложке журнала красовалась чудная девушка с приятной улыбкой и роскошными каштановыми кудрями. Девушка стояла возле огромной кучи золотого зерна и, по-видимому, была вполне довольна своим положением.
— Читайте! — посоветовала соседка, тыча пальцем в подпись: «Валя Пенкина из совхоза «Молодежный», одной из первых приехавшая на целину».
— Ну и что?
— Как что? А то самое. Развод ему дадут немедленно. Учтут, что вы сами отказались ехать с мужем на трудный участок работы. Детей у вас нет, а Харитон Васильич еще мужчина хоть куда. Вы читали «Битва в пути»?
Дора Михайловна задумчиво села на мокрую табуретку, с укором глядя на портрет потенциальной разрушительницы косяковского семейного очага.
Но супруга Харитона Васильевича недолго предавалась созерцанию ослепительной улыбки Вали Пенкиной. Называя мужа размазней, шляпой и тому подобными изысканными существительными, она все же знала ему цену и понимала, что такими мужьями бросаться не следует, если тебе стукнул «роковой-сороковой» и ты не Нинон де Ланкло.
Харитон Васильевич был поражен, увидев на полу шесть увязанных чемоданов.
— Ехать — так ехать вдвоем, — кротко сказала жена. — Одного я тебя не отпущу. Кто тебя там будет кормить, бедного! Умрешь с голоду на куче урожая… Но не думай, что это навсегда. Вот уберем одну порцию этой люцерны или сурепки — и обратно…
…Путешествие протекало спокойно только до Пензы. А на этой станции в вагон принесли телеграмму из главка. Косяков прочитал:
«Предлагается разыскать запасные части комбайнам. Видимо груз осел Горьком».
— Какой там еще осел, — сказала жена. — Осел без двоеточия, в смысле остался, сел… Да закрой ты рот! Чего испугался? Я и сама доберусь до целины. Подумаешь, невидаль. Возьми вот этот чемоданчик, в нем дорожные продукты, пирожки, консервы, колбаса. И сходи, пока поезд еще стоит. Совсем незачем тебе тащиться до Куйбышева.
И Харитон Васильич вышел из вагона, крайне озабоченный мыслью, удастся ли ему успешно выполнить это первое поручение для родного, пока еще незнакомого совхоза.
Оказалось, не так-то это просто. Груз из Горького отправили в Рязань. Оттуда железнодорожники переадресовали его в Ростов-Ярославский. Там рассудили, что это ошибка, и переслали запасные части в Ростов-Дон. Ростовчане же решили отослать их обратно отправителю, и ящики поехали в Днепропетровск. Груз мотался по разным станциям две недели, и ровно столько же гонялся за ним Харитон Васильич Косяков.