Золотой характер
Шрифт:
В этот день Пашка пахал на южном склоне Приречного увала. Под однообразный гул мотора, разомлевший от жары и жажды, Славка подремывал на своем неудобном сиденье. Неожиданно его тряхнуло. Трактор остановился, и раздалась знакомая команда:
— Славка, бузуй!
«Кто-нибудь едет», — привычными движениями выполняя команду, подумал Славка и не ошибся: по верхней дороге ехал полевод Григорий Бабушкин.
Как всегда в подобных случаях, Пашка был спокоен. «Добро пожаловать! — подшучивал он, оглядываясь назад. — Двадцать шесть — не меньше… Как раз на дороге встретимся».
Но
Он свернул с дороги вправо и поехал вниз по увалу. Доехав до пахоты, вылез из тарантаса, вынул что-то — должно быть, складной метр — из кармана, смерил в одном месте, в другом и третьем. Потом тут же, прямо у борозды, сел, закурил и сидел до тех пор, пока Пашка не подъехал к нему.
— Легкий труд, Павел Федорыч! — встретил он Пашку.
— Спасибо, Григорий Тимофеич.
— Отдохни, закури, сам отдохни и машине отдых дай.
— И то закурить, — согласился Пашка. — Жара-то стоит!
— Жарко, — подтвердил и Бабушкин.
Беседа шла гладко. Говорили о всяких пустяках и ни слова о работе. Только в самую последнюю минуту Бабушкин спросил:
— Много поднял?
— Гектаров шестьдесят.
— Давай, жми!
Надо сказать, что полевод Григорий Бабушкин, который тычется во все дыры и щели больше самого председателя, поймал Пашку на мелкой пахоте не впервые. Первый случай произошел еще весной. Но тогда Пашка отделался легко. Искусным враньем он сумел убедить, что это Славка неправильно отрегулировал плуг и что он, Пашка, виноват только в том, что не проконтролировал своевременно действия своего подручного.
Но на этот раз удача покинула Пашку. Для проверки качества его работы была создана специальная комиссия, которая облазила весь Приречный увал и вынесла решение перепахать участок за счет виновного.
Для тракториста нет большего позора, как пахать вспаханное поле. Причем ни один тракторист не согласится делать это и за родного отца, ибо и грудной младенец знает, что по вспаханному полю может ездить на тракторе только бракодел.
Сгорая от стыда, Пашка перепахивал участок, раздумывая о несовершенстве окружающего его мира. Умная природа, создав все на благо и потребу человека, создала еще на какой-то дьявол полевода Бабушкина, так бесчеловечно нарушившего мирный покой его — Пашкиной — жизни. Позор позором, а товарищей-то как подвел! Ведь трактор хоть и пашет, но пахота эта не учитывается, и поэтому он, Пашка Шуткин, тянет всю бригаду назад.
С заглубленным плугом трактор подвигался медленно, повергая не привыкшего к такому черепашьему движению Пашку в уныние. Ничто ему было не мило, ничто не радовало. И даже Славка, ни в чем не повинный белобрысый парень, казался сегодня ему подозрительным, может быть, приставленным к нему шпионом. «Перед женой опять же с какого-то дьявола расхвастался, — мучила очередная мысль. — Вот узнает да и скажет: «Эх ты, горе на моторе!»
Домой Пашка пришел с таким убитым видом, что Леночка даже испугалась.
— Уж ты не заболел ли, Павлик?
— Голова что-то болит, —
— Давай раздевайся… Давай я тебе помогу…
Когда Пашка был облачен в домашнюю одежду, Леночка уложила его на кушетку, а сама бросилась собирать ужин.
— Я не хочу, — предупредил Пашка.
— Да ты и взаправду больной!.. Я тебе сейчас пирамидону дам…
— А ну тебя и с пирамидоном-то!
— Ну, съешь хоть котлетку. Телячья…
— Да отстань ты. Сказал — не хочу.
Желая хоть чем-нибудь развлечь мужа, облегчить его страдания, Леночка решилась на маленький сюрприз. Сев на кушетку и гладя Пашку по волосам, она сказала:
— А я книжку достала, которую ты все искал.
— «На переднем крае», что ли?.. Опять забыл автора…
— Овечкин.
— Во, во! Овечкин… Говорят, он здорово там за нашего брата тракториста. Дай-ка ее мне.
— Нет, — запротестовала Леночка, — ты устал и нездоров. Поэтому читать буду я, а ты лежи и слушай.
Такое в семье Шуткиных водилось, и Пашка согласился.
Ему очень понравился тракторист Ершов, вступивший в спор с секретарем райкома Мартыновым. «Вот бреет, сукин сын!» — восхищался он Ершовым. Пашкой овладело желание скорее узнать, кто же из спорщиков будет победителем. Он даже прервал чтение, спросив:
— Ну, кто кого у них поборол?
— А я как раз до этого дошла, Павлик. Слушай. Тут очень хорошо подведен итог этому разговору в рассуждениях секретаря райкома Мартынова. Слушай, как он рассуждает.
И Леночка выразительно, с чувством читала:
— «Что же это, стоять над каждым трактористом? — думал он. — Ковыряться в бороздах, проверять «компрессию», заглублять плуги? Нет, так дело не пойдет!»
— Интересно! — тоном, по которому нельзя было определить его отношение к прочитанному, сказал Пашка. — Давай дальше.
— «Таких Ершовых, — продолжала Леночка, — ничем, видно, кроме рубля и килограмма, не прошибешь…»
— Так, так! — тем же тоном сказал Пашка. — Давай дальше.
И Леночка читала дальше.
— «А ведь это передний край — машинно-тракторные станции. Здесь урожай делается! От одного тракториста зависят судьбы сотен людей. Он может и завалить зерном амбары, может и без хлеба оставить колхозников. Как ни удобряй, ни подкармливай, а вот такой юрист вспашет тебе — не вспашет, поцарапает почву, ну и жди урожая с этого поля! От козла молока! Конечно, нельзя рассчитывать только на совесть…» — хотела было продолжать чтение Леночка. Но Пашка неожиданно энергично соскочил с кушетки, подсел к столу и непререкаемым тоном сказал:
— Басни! Давай ужинать!
В воздухе по-осеннему робко уже кружили белыми стайками снежинки, когда Пашка, проникнутый невеселым убеждением, что мотоцикл с коляской для него теперь потерян, добавил свой девяносто восьмой процент.
Но, кроме трехколесного мотоцикла, он потерял еще уважение, авторитет и покой: стал каким-то замкнутым, нелюдимым, старался держаться в стороне.
Как-то зимним вечером трактористы собрались в красном уголке своего общежития. Пришел туда и Пашка.