Золотой характер
Шрифт:
— Так я и знала, — презрительно заявила Дора Михайловна, узнав, что муж задерживается в пути. — Проворонил запчасти. Только со мной препираться умеет, а когда нужно оперативно дать по мозгам разгильдяям и путаникам — либеральничает. Разиня!
Еще больше нелестных эпитетов посыпалось в адрес Косякова, когда оказалось, что увез он чемодан не с продуктами дорожного питания, а с кухонной утварью.
— Как же я буду готовить? — негодовала Дора Михайловна. — Сковородку, чапельник, терку — ведь все увез, ротозей! Даже картошку
— А вы пока ходите в столовую зерносовхоза, — посоветовала соседка по общежитию, заведующая медпунктом.
…День посещения Дорой Косяковой совхозной столовой стал переломным в истории этого скромного учреждения. Именно с него началась новая эра.
Дора Михайловна хлебнула ложку борща, поковыряла двузубой вилкой бледный лангет, а потом встала и без околичностей отправилась в каморку, носившую громкое и пышное название кабинета директора столовой.
— Недурное у вас заведение, — заявила она. — Скатерти чистые. Есть и соль, и горчица. Но скажите мне, умоляю, кто по специальности ваш шеф-повар?
Директор поглядел в глаза посетительнице и неожиданно для самого себя стал заикаться:
— Пп-па-ппа… — лепетал его коснеющий язык.
— Н-не понимаю, — величественно изрекла Косякова. — Какой еще папа? Ваш личный папа? Семейственность развели?
— Н-нет! — испугался директор. — Я не договорил. Па-па — это парикмахер…
И тут же, заикаясь от волнения, поведал Доре Михайловне, что работать на фронте питания никто не желает, а все лезут на трактор или комбайн. Парикмахер тоже не хотел, но ему пригрозили стенгазетой, и он со слезами, но все же согласился.
— Судя по тому, что ваш борщ больше смахивает на рассол, он и до сих пор рыдает над кастрюлями, — заметила Дора Михайловна. — Ну, вот что. На трактор или бульдозер я лезть не собираюсь, ибо мы здесь люди временные. Но муж приедет, видимо, еще нескоро, и у меня пока есть время немножко помочь вашему шеф-плакальщику.
На другой день работникам пищеблока был преподан наглядный урок кулинарии. В ход пошли вытащенные из косяковского чемодана запасы перца, лаврового листа, корицы, ванильного сахара и желатина.
А во время обеда, когда столовая была битком набита комбайнерами, трактористами и прицепщиками, народом дюжим и отсутствием аппетита, как известно, не страдающим, Дора Михайловна сидела в конторке вместе с директором и нервно листала книгу жалоб.
Вдруг столовая страшно загудела. «Директора!» — послышался разноголосый рев. «Директора давай сюда!»
— Вот так всегда! — горестно вздохнул директор. — После каждого приема пищи лаются… Ничего не поделаешь, надо идти.
Он вышел, а Дора Михайловна осталась недвижима, бледная и трепещущая. «Оскандалилась. Срамотища какая, батюшки!»
Снова влетел директор:
— Вас требуют, Дарья Михална! Идите.
И наша героиня, еле передвигая ноги, поплелась в обеденный зал. Там ее встретили таким ревом, что она невольно зажмурилась:
— Ур-ра! Самому лучшему кухарю области, слава! — завопил кто-то таким голосом, словно его пропускали через мясорубку.
«Еще
— От имени всей бригады спасибо, гражданочка, — прогудел он. — Разве это пирожок? Это мечта, а не пирожок. Дышит, как живой. Поверите, в первый раз так смачно пообедали. Мы думали, приедет барыня, извиняюсь за выражение, персональная жена директора. А вы, оказывается, свой брат, сразу поняли, что рабочий класс надо кормить с душой. Прямо скажем, попали на свое место.
Зал одобрительно загалдел. А Дора Михайловна стояла не в силах вымолвить слово и только слабо пожала протянутую ей руку величиной с детскую голову.
Ровно через две недели после этого знаменательного дня измученный Харитон Васильич вышел из поезда на кустанайском вокзале и отправился в областное сельхозуправление. Дойдя до кабинета начальника, он услышал из-за дверей знакомый голос и остановился как вкопанный. Нет сомнения, это кричала его жена:
— Вы не имеете права меня задерживать! Мне домой нужно! Вы обязаны дать машину. Не могу же я идти пешком с чемоданами и мешком!
В ответ на эту великолепно зарифмованную заявку на транспорт послышался слабый голос начальника. Что он говорил — разобрать было нельзя. Зато голос Доры Михайловны загремел с новой силой:
— Пожалуйста, давайте хоть свою личную, мне плевать, лишь бы багаж поместился.
«Она меня позорит! — ужаснулся Косяков. — Сейчас я ей…»
И он, решительно распахнув дверь, шагнул через порог. Со стоном облегчения навстречу ему поднялся хозяин кабинета. Супруга же встретила Косякова довольно спокойно, сказав лишь:
— Долго же ты там валандался. Очень кстати прибыл. Поможешь мне перетаскать чемоданы в машину. Я еду домой немедленно.
— Подожди, Даша, хоть пару дней! — взмолился муж. — Поговорим, обсудим…
— Да ты ошалел! — всплеснула руками супруга. — Не могу я тут прохлаждаться два дня. У меня скоропортящиеся продукты, масло свежее, рыба…
— Ты сама, видно, ошалела, — огрызнулся супруг. — Собралась везти масло и рыбу в Москву!
Жена несколько секунд смотрела на него, потом зачем-то постукала себя пальцем по лбу и сказала задумчиво:
— Не понимаю, при чем тут Москва. Я сказала тебе по-русски, что везу продукты домой, в совхоз. Не запасными же частями питаться прикажешь… Ну, идем, машина уже ждет.
— Действительно, поезжайте, товарищ Косяков, — потусторонним голосом сказал начальник управления. — Оглядитесь, ознакомьтесь с обстановкой и через недельку приезжайте, тогда побеседуем. А сейчас я того… устал. Да приезжайте один. Супругу не нужно беспокоить.
…Машина неслась по шоссе, поднимая самум пыли. Харитон Васильич, стараясь «разобраться в обстановке», молчал. А Дора Михайловна с удовольствием рассказывала ему о том, с какими трудностями она «выдрала» в торготделе пряности, картофельную муку для киселя, чеснок, лимоны и дрожжи.