Золотой капкан
Шрифт:
– Кедровый стланик. Не пройдем.
Красюк не послушался, полез в низкий, по колено, кустарник и с первых же шагов застрял среди торчавших навстречу острых вершинок. Кинулся назад, заспешил, чтоб не отстать.
– Торопись, Юра! Там пещерка есть, я ее заприметил.
Сзади послышался хрип, похожий на смех. Сизов хотел выкрикнуть сердито, что "зеленый прокурор" - не обыватель с городской окраины, его блатными истериками не проймешь, что безволие во время здешней бури равносильно подписанию себе смертного приговора. Но прежде оглянулся и увидел Красюка лежавшим на каменистом выступе. Подбежал к нему и еще издали увидел темный кровоподтек у виска.
Испуганно оглядываясь на остервеневший лес, он бросил свой узел с камнями и тяжелый окорок, принялся расталкивать Красюка. Отчаявшись привести его в чувство, подхватил под руки, рывками поволок в гору.
Пещерка была небольшая, как раз для двоих, но достаточно глубокая, чтобы лежать в ней, не высовывая ни головы, ни ног. Сизов втиснул в нее ватное, непослушное тело Красюка и снова побежал вниз к угрожающе шумящему, свистящему, ревущему лесу. Пометался по опушке, надрал бересты, снова побежал в гору, подхватив по дороге свертки и мясо.
Красюк все еще не приходил в себя, лежал в той же позе, прислоненный спиной к стене. Сизов осмотрел его голову, потрогал обширный кровоподтек возле левого виска, набухший, тугой. Камень, о который, падая, ударился Красюк, по-видимому, не был острым, иначе были бы пробиты не только кожа, а, возможно, и кость.
Быстро и ловко Сизов расправил бересту на колене, вырезал квадрат, приложил его к ушибу и принялся перевязывать тряпицей. И тут Красюк пришел в себя. Оглядел пещерку и уставился на темные лохматые тучи над горой. Сказал неожиданное:
– Тебя-то гора терпит. А кто с тобой сюда лезет, должен пропасть, да?
– Глупости болтаешь, - одернул его Сизов.
– Просто по горам надо уметь ходить.
– А тот умел?
– Кто?
– Ну, который с горы свалился?
– Тот - другое дело.
Красюк поднял руку, пощупал повязку на голове и затих.
– Ты можешь сидеть?
– спросил Сизов.
– Могу... наверное.
– Сядем спина к спине. Иначе застынем. Непогода эта надолго.
Так они и сидели, прижавшись спинами, слушали рев ветра. Тайги уже не было видно, все скрывала вечерняя мгла.
Утром буря бушевала еще сильнее. А к полудню над сопками поднялась черная туча, скрыла дали. Впереди той тучи катился белесый вал. Молния наискось ударила в этот вал, и он завихрился, заплясал еще быстрее, словно подстегнутый. Ахнул гром, от которого задрожала гора. И снова вспыхнула долгая трепещущая молния, за ней третья, четвертая...
Словно большие встревоженные птицы, взлетали над лесом обломанные ветки. Видно было, как огромная сосна, растущая на отшибе, наклонилась до самой земли и вдруг приподнялась, грозя туче вырванными корневищами. Потом еще потемнело, и соседние сопки совсем исчезли из виду. Молнии ускорили свой адский танец, и громы ревели уже непрерывно, словно собравшиеся в невиданное стадо тысячи медведей.
И хлынул ливень. Поток воды ринулся с горы. Сначала они еще видели водяной вал, летевший к озеру, потом все закрыла водяная завеса, лившаяся с карниза над пещерой.
– Ну ты даешь, Иваныч! Каким идиотом я был, что с тобой спорил. Как думаешь, надолго это?
– Пасть шайтана, - сказал Сизов.
– Два солнца тайга купайся, комар пропади. Нам хорошо, птичкам плохо - кушай не моги. Два дня твоя сиди, жди...
– Чего это ты?
– изумился Красюк.
– Проводник так говорил. Застала нас буря вроде этой... Нет, эта, пожалуй, посильней... Если бы не проводник - пропали бы.
Замолчали, прислушиваясь к реву бури, изматывающему нервы.
– Не молчи, - попросил Красюк.
– Наври еще что-нибудь про города.
– Это правда, Юра.
– Ну, хоть и правду наври. Как ты говорил: набережная будет, дома на берегу озера...
– И школы, детские сады, спортплощадки, магазины, автобусы на улицах. И железная дорога сюда придет обязательно... Не вечно же эта грабиловка в стране будет. Насытятся. Или головы им, ненасытным-то, поотрывают. Жизнь всегда берет свое, всегда.
– Лодочная станция на озере, - мечтательно подхватил Красюк.
– Эх, на лодочке бы да с хорошей девахой... Любил я это дело. В Киеве-то, на Днепре-то, лодок-то!.. Достанем золото, рвану в Киев, там развернусь.
– Ты по-украински говоришь?
– А зачем?
– Национализм знаешь что такое? Ты для них - москаль.
– Я в Москве никогда и не был.
– Все равно ты для них - кацап. Развернуться не дадут. Пропьешь ты все. Или тебя обворуют.
– Да я!..
– Золото на руках - опаснейшая штука.
Красюк промолчал. И сам временами думал о том же, да не хотел верить. Все казалось, что уж он-то сумеет, не прошляпит.
– Никакого города тут не будет, - зло сказал он, чтобы только досадить Мухомору, разрушающему его мечту.
– Сейчас живые-то города загибаются...
– Это сейчас. Придет время, и все встанет на свои места. Воры, как и полагается, сядут в тюрьму...
– Ха! Воры-то на самом верху!
– Чем выше, тем больнее падать. Сядут обязательно, пренепременно.
– Кто их сажать-то будет? Ты, что ли?
– Может быть, и я.
– А сам-то кто? За золотишком нацелился...
– Я свою долю сдам государству.
– Зачем?
– Освободят досрочно.
– За побег добавят.
– Может, учтут и не добавят.
– Ну-у!..
– Красюк развел руками.
Загадкой был для него Мухомор, загадкой и остался. Сидеть мужику оставалось всего ничего, а он - в побег. Ладно бы за золотом, а то ведь для того, чтобы освободиться пораньше. Куда уж пораньше-то?! А риск? А если не учтут? На золотишко у того же Дуба глаза разгорятся. Или у другого какого начальника. Зажмут золото, заявят: врет беглый зэк. Чем докажет?..