Золотой крест
Шрифт:
Седой и жилистый Людвиг Шпрух, и его сын белоголовый крепыш Тадеуш работали в лодзинском писчебумажном магазине на Петраковской улице.
В магазине шла бойкая торговля. Продавались книги, бумага, карандаши, краски. А в подвале коммунисты печатали газету «Глос Лодзи», выпускали листовки и воззвания.
В кипучую жизнь с головой ушел и Александр Кузнецов, ставший по паспорту Андреем Невским.
Уже на третий день Людвиг Шпрух передал Александру Кузнецову распоряжение подпольного окружкома партии.
— Товарищ Игнац хочет, —
— Я в газеты никогда не писал, — смущенно заметил Кузнецов, — Но если требует дело, попробую. Рассказать мне есть что. Только вот как получится...
— Игнац сказал так, — подбадривал Кузнецова Шпрух, — пусть напишет то, что видел и что испытал. Пусть, говорит, вложит в статью побольше фактов и примеров.
Сидя в подвале за маленьким столом, Кузнецов развернул ученическую тетрадь и задумался, держа в руке заточенный химический карандаш. В голове было много разных мыслей. Надо рассказать о лагере, опутанном колючей проволокой и скрытом от внешнего мира высокими заборами; об эсэсовцах, свирепее которых нет на белом свете; о голодных, оборванных узниках, замученных каторжным трудом. А может быть, статью посвятить Константину Емельяновичу Белоусову, тому, что перенес командир полка? Нет, о его лагерной жизни надо написать отдельную статью.
Кузнецов склонился над тетрадью и крупно вывел заголовок: «Записки из фашистского плена». Подумал еще, погладил ладонью тетрадь и начал:
«Эти строки пишет человек, побывавший в лодзинском лагере, в котором содержатся многие тысячи военнопленных.
Лодзинский лагерь называют лагерем смерти, и это вполне справедливо. Другого названия ему не придумаешь. Здесь каждые сутки умирают сотни беззащитных людей. Умирают от голода, от зверских побоев, от неслыханных изуверских издевательств».
И дальше шел правдивый рассказ обо всем пережитом.
Статью прочитали товарищи, перевели на польский язык и напечатали в газете.
Потом Александр Кузнецов выступил среди подпольщиков с беседами об индустриальном Урале, о колхозах родной Башкирии, о героях-однополчанах.
Был уже на исходе ноябрь. Как-то поздно вечером, когда Александр Кузнецов только что вернулся с задания (он расклеивал листовки в городе), в подвал спустилась молодая, русоволосая женщина с черной сумочкой в руках.
— Это Мария, — представил женщину Тадеуш Шпрух. — Наша помощница...
— Андрей, — тихо произнес Кузнецов, подавая руку Марии.
Она бросила короткий взгляд на нового незнакомого, быстро опустила большие голубые глаза и порылась в сумочке.
— Принесла что-нибудь? — спросил Тадеуш.
— Принесла, и очень интересное.
Тадеуш достал из конверта и прочитал последнюю сводку Совинформбюро.
Кузнецов глянул на записи и вдруг встрепенулся.
«Да это же рука Ворожцова», — узнал он почерк друга и уже
— Вас Аркадий прислал сюда?
Мария отрицательно покачала головой, нагнулась к уху Тадеуша Шпруха и что-то ему шепнула.
Кузнецов задумался. Но спрашивать не стал. Жесткая подпольная конспирация далеко не все позволяет знать.
Тадеуш Шпрух заметил озабоченность на лице товарища. А когда проводил Марию, потрепал Кузнецова за чуб и таинственно сообщил:
— Не горюй, друже. Она ведь твое настоящее имя не знает. А Ворожцов теперь — Владислав Пянтковский.
Кузнецов от радости подпрыгнул и расцеловал Шпруха.
— Целовать надо не меня, а Марию, — заметил Тадеуш.
Оба рассмеялись.
— А теперь давай переводить.
Друзья сели за сводку, в которой сообщалось о провале плана Гитлера выйти за Волгу и окружить Москву с востока, о наступлении советских войск.
Прошло несколько часов, и крылатая весть помчалась по улицам Лодзи. И не только Лодзи. Подпольщики доставили газеты и листовки в другие города.
С того вечера сводки Совинформбюро стали регулярно поступать в типографию на Петраковской улице. Их принимал и передавал Аркадий Ворожцов.
Тот хромой поляк, который встретил Ворожцова у железнодорожной насыпи, привел его в надежное место. Коммунисты оберегали русского человека от глаз гестапо. Они смастерили ему паспорт на имя Пянтковского и поселили у немки Марии Крапп.
Ее мужа, польского коммуниста, гестапо арестовало. Однако Мария Крапп, как немка, пользовалась в городе некоторыми привилегиями. Ей, например, разрешили иметь радиоприемник.
Позднее Аркадий Ворожцов написал несколько статей в газету «Глос Лодзи». В них рассказывалось об успехах советских войск, о зверствах фашистов на оккупированной территории, о неминуемом крахе гитлеровской военной машины.
— У вас бойкое перо, — хвалили его польские друзья.
— Мне бы за оружие взяться...
И вот Лодзинский окружком партии поставил перед подпольщиками новую задачу — перейти к боевым действиям.
Но как? С чем? Где взять оружие? Эти и многие другие вопросы встали перед членами организации.
— И все-таки надо начинать немедленно, — отвечал Игнацы. — Надо начать диверсионную работу. Пора приступить к разгрому немецких складов, штабов, обозов, колонн. Силы для этого теперь есть. А оружие достанем у врага.
Первая вылазка состоялась в декабре. На задание отправились Александр Кузнецов и Леон Релишко — в прошлом лодзинский каменщик, малорослый, плотно сбитый, всегда чуточку с прищуренными хитроватыми глазами, внешне вяловатый, но горячий в делах.
Стоял поздний час. Город заметно опустел. Подпольщики прошли по одной улице, по другой — нигде ни души.
— Тихо, — заметил Кузнецов. — Похоже, все спят уже.
— Неправда, — возразил Релишко. — Кого-нибудь да встретим.
Они свернули в переулок. Впереди показался человек.