Золотой крест
Шрифт:
Эсэсовцы носились от барака к бараку. Через лагерные ворота один за другим пулей, вылетали мотоциклы.
Пленные поняли: кто-то сбежал. Некоторые быстро догадались — нет Кузнецова и Ворожцова, но фамилии их не называли. Друзья по бараку, соседи по строю молчали. Молчал и Константин Емельянович Белоусов. У него пела душа, сердце трепыхалось от радости, будто и он очутился на воле.
Комендант приказал собрать пленных и построить их побарачно. На лагерном плацу встали шесть колонн.
Комендант вышел на середину
— Два часа назад сбежали пленные Кузнецов Александр и Ворожцов Аркадий. Мы, конечно, их поймаем и повесим у вас на глазах... А сейчас прошу сказать: кто из вас видел побег Кузнецова и Ворожцова?
Видевших не нашлось.
«Правильное решение: молчать и — точка, — обрадовался Константин Емельянович, когда увидел, что в свидетели не вызвался ни один человек. — А поймать их не удастся. Не для того они убежали».
Сделав крутой поворот, подкатил мотоцикл. Молодой офицер подбежал к шефу и что-то отрапортовал. Комендант сделал недовольную гримасу и отдал новое распоряжение.
Мотоцикл скрылся за ворогами лагеря. Подъехал второй. Белоусов по выражению лица коменданта понял, что ничего утешительного не привез и этот.
И тут Константин Емельянович заметил, что, кроме Александра Кузнецова и Аркадия Ворожцова, в строю нет рыжего, щуплого Федьки. Он всегда стоял неподалеку от Белоусова.
«Где же он может быть? — недоумевал Константин Емельянович. — Продался?»
Припомнилось: когда он и Александр Кузнецов лежали на верхних нарах и разговаривали о побеге, внизу спал рыжий Федька. Он, видимо, подслушал и донес, куда следует.
Высказав все, что требовалось для устрашения военнопленных, комендант скомандовал:
— Кто знал убежавших, — два шага вперед!
Из строя никто не вышел.
— Тогда обижайтесь на себя! — повысил голос комендант.
Зайдя с правого фланга, он тихой походкой пошел вдоль строя и, тыкая пальцем в грудь того, кого считал менее благонадежным, давал команду эсэсовцам — вывести этих людей на беседу.
Вывели и майора Белоусова.
Уже вечером, в сумерках, больной, малосильный Константин Емельянович вошел в тот же кабинет, в котором его тяжело, до потери сознания избили в тот день, когда заподозрили в подготовке к побегу из лагеря вместе с Александром Кузнецовым. За столом сидел тот же следователь. Бросив короткий взгляд на Белоусова, он, ухмыляясь, сказал:
— Получается так, что старые знакомые встречаются снова и на том же месте...
«Помнит. Помнит вражья морда, — горько подумал Белоусов. — Значит, повторится то же самое. Конец мне пришел».
Но то же самое не повторилось. Белоусова допрашивать не стали. Его усадили на диван. В кабинет следователя ввели Федьку рыжего, только что вернувшегося из сыскной поездки по городу.
— Ты этого человека знаешь? — спросил следователь, кивнув большой косматой головой на Белоусова.
— Знаю, и очень хорошо.
— Они дружили с Кузнецовым и Ворожцовым?
— Еще как дружили-то. Он для них был главным указчиком. Шептались целыми вечерами.
— И как ты думаешь: помогал он убежать из лагеря друзьям или не помогал?
— Конечно, помогал, — утвердительно ответил Федька.
— А ты видел, что я помогал, продажная шкура? — не утерпел Белоусов.
Соскочив с дивана, он подбежал к Федьке и плюнул ему в лицо.
Следователь пришел в бешенство.
— Кто вам разрешил вставать с места? Вы забыли, где находитесь, большевистский агитатор?
— Я не могу слушать подлые слова продажного человека, — отрезал Белоусов и сел на прежнее место.
За дверью в коридоре трелькнул электрозвонок, и двое выводных ввалились в кабинет.
— Выпороть его по первой статье. — Следователь показал пальцем на Белоусова. — Беседовать будем, когда он научится вежливости.
Выводные уволокли Константина Емельяновича, избили его так же, как и в прошлый раз, и принесли в барак на носилках. До утра он был без сознания. А когда очнулся, на весь барак крикнул:
— Федька рыжий — предатель. Берегитесь его.
С того дня Константин Емельянович не вставал с постели. Он трое суток харкал кровью, а на четвертые скончался.
Оставив лопаты во дворе, Александр Кузнецов и Аркадий Ворожцов свернули на тихую улицу, где приютился старый, обшарпанный костел. Здесь увидели хромого человека с метлой в руках.
— Подойдем? — спросил Кузнецов.
— Рискнем, — ответил Ворожцов.
Они решили сразу и откровенно признаться. Будь что будет. Но поговорить с хромым оказалось не так-то просто. Он плохо слышал.
— Мы русские, — сказал Кузнецов ему на ухо. — Бежали из лагеря. Помогите укрыться.
— Русские? — поляк перепугался. Но тут же понял все и засуетился, вглядываясь в пришельцев: — Ходьте, панове, за мной.
Он провел их во двор костела, открыл деревянную будку, заставленную ведрами, метлами, скребками. Туда вошли все трое. Прикрыли дверь.
— Так, говорите, русские? А кто из вас знает Петербург? — начал расспрашивать осмелевший старик.
— Оба знаем, — кивнул Кузнецов. — Только тише, папаша. Нас разыскивают...
Поляк погладил ладонью небритый подбородок и махнул рукой: дескать, не надо бояться, здесь надежное место.
— А я весь Петербург в строю исходил, — продолжал он. — Служил там действительную. И в Москве бывал.
— Тогда вы свой человек, — заметил Ворожцов.
— Самый настоящий, — закашлялся поляк, утирая губы полой рабочей блузы. — Я всегда считал русских своими. Они мне жизнь спасли...
— А теперь вы нас спасите, — торопил его Кузнецов. — Нам до вечера нужна надежная квартира. Потом мы уйдем. Обязательно.