Золотой лис

Анджеевский Ежи

— Совсем не вру!

— Как же? Ведь ты не мог видеть золотого лиса.

— Успокойтесь, — сказал отец.

И, сев к Лукашу на край постели, погладил малыша по светлым волосам.

— Тебе, наверное, приснилось?

Лукаш отрицательно покачал головой.

— А как же было с этим лисом?

— Я видел.

— Золотого?

— Ага.

Под Гжесем заскрипела кровать.

— Видишь! И он еще говорит, что не врет. Скажи ему, что золотых лисов не бывает, а то он мне не верит.

— Успокойся, Гжесь, — остановил его отец. — Ты ведешь себя так, будто ты меньше Лукаша.

— Я? — снова возмутился

Гжесь. — Ну ладно, тогда больше ни слова не скажу. Но пускай он не врет, что видел золотого лиса, потому что этого не было.

В знак протеста он повернулся лицом к стене и натянул на голову одеяло.

Отец наклонился над Лукашем.

— Где же ты видел этого лиса?

Малыш заколебался.

— Везде, — шепнул он наконец.

— Как это — везде?

— Правда видел.

Он прижался к отцу, ткнулся, на свой лад, носом ему в щеку и обнял его за шею.

— Скажи, — пробормотал он тихонько, — ведь есть золотые лисы?…

Отец улыбнулся:

— В сказках, сынок.

— Не в сказках. На самом деле.

— А на самом деле — нет.

— Нету?

— Всякие бывают: рыжие, голубые, серебряные, а золотых нет.

— И ты никогда не видел золотого?

— Никогда.

Лукаш немного помолчал, прижавшись к отцовскому лицу.

— Ну, Лукаш, спать! — сказал отец. — Уже страшно поздно.

Лукаш лег без единого слова; отец укрыл его и поцеловал.

— Спи спокойно.

И вышел, тихо затворив за собой дверь. Было слышно, как он вошел в ванную. И тотчас в темноте раздался голос Гжеся:

— А зеленую корову видел?

Лукаш вздрогнул, но ничего не ответил. Только сильней прижался лицом к подушке и подогнул под себя ноги, потому что в таком положении, занимая меньше всего места, чувствовал себя уверенней и безопасней. Впрочем, Гжесь больше не подавал голоса, — видно, быстро заснул, так как вскоре послышалось его ровное дыхание.

А Лукашу было не до сна. Он лежал с открытыми глазами, и когда они привыкли к темноте, комната снова начала наполняться хорошо знакомыми очертаниями стен, вещей, мебели. В особенности шкаф выступил из мрака чрезвычайно отчетливо. Но каким безжизненным он теперь казался! Вот он стоит у стены, тяжелый, неподвижный, и трудно поверить, что всего каких-нибудь четверть часа тому назад внутренность его была полна чудным золотистым сиянием. И вдруг Лукаша стало брать сомнение, сидит ли еще там лис. А может, услышав шуточки Гжеся, обиделся и ушел незаметно? Но когда, каким образом, в какую сторону? Как можно себе представить, чтоб он прошел по комнате и его никто не видел?

«Ах, лис, дорогой мой, любимый, — прошептал Лукаш мысленно, — ведь ты не ушел, не покинул меня, не простившись, правда?» Но чем горячей старался он утвердиться в этой надежде, тем сильней его охватывала тревога. Наконец, не в силах больше вынести мучительной неуверенности, он откинул одеяло, сел на постели, минуту внимательно прислушивался, — уверившись, что Гжесь крепко спит, стал красться на цыпочках к шкафу.

Никогда еще не представлял он себе, чтобы расстояние между кроватью и шкафом было таким длинным. Днем он преодолевал его обычно в два-три прыжка, а теперь шагов все прибавлялось и прибавлялось. Он старался ступать как можно легче, но, несмотря на это, пол несколько раз скрипнул под его босыми ногами. При этом он каждый

раз останавливался и задерживал дыхание. А когда он стоял так в потемках, слегка дрожа от возбуждения и холода, ему казалось, будто сердце его бьется так громко, что от этого может проснуться Гжесь. Вдобавок ко всему и дождь перестал, и ветер улегся, и вокруг распростерлась ночная тишь — такая огромная, словно глубочайший сон охватил всю землю и весь простор — до далекого и тоже уснувшего неба. Лукаш прислушался к этой тиши, и, хотя от природы он не был боязлив, его охватил какой-то смутный страх. «А что, если золотой лис на самом деле исчез?»— подумал он. И, представив себе, что внутри шкафа пусто и мрачно, почувствовал себя страшно одиноким и несчастным.

Наконец он достиг цели. Вот шкаф — здесь, прямо перед ним, но он кажется гораздо шире и выше, чем обычно. Будто из мрака выпирала тяжелая громада исполинской горы. Лукаш осторожно вытянул вперед руки, но, нащупав пальцами дверцу, заколебался: открывать или нет? Он довольно долго стоял в нерешительности, с сердцем, бьющимся все быстрей и сильней, как вдруг совсем близко, внутри шкафа, что-то как будто зашуршало, зашевелилось. Сам не зная, так это или ему только почудилось, он придвинулся ближе, прижался всем телом к дверце и затаил дыхание. Да, это так, никаких сомнений быть не может! Внутренность шкафа на самом деле не была пуста и безмолвна. Она явно жила. Слышалось чуть заметное, очень легкое движение, сопровождаемое каким-то веяньем волнующего тепла. Лукаш сразу угадал в этом веянии дыханье спящего существа.

Дрожащими пальцами повернул он ключ и замер, потрясенный: в щели не шире указательного пальца сияло, наподобие тоненькой ленточки, знакомое золотое зарево. Лукаш оцепенел, боясь вспугнуть его. Потом, набравшись храбрости, опустился на колени и, коснувшись губами чудной лучезарности, шепнул:

— Это я, золотой мой лис, я, Лукаш. Ты спишь?

Лис не ответил; слышно было только его дыханье.

«Спит», — подумал Лукаш и тишайшим образом, нежно прошептал:

— Доброй ночи, милый лис… бай-бай!

Потом осторожно затворил дверь. Но, повернув ключ, решил, что на всякий случай лучше взять его с собой до утра. Почем знать, а вдруг, скажем, Гжесь догадался обо всем и ждет не дождется подходящей минуты, чтобы тайком выгнать лиса на улицу? Такое предположение показалось Лукашу до того правдоподобным и — даже больше — абсолютно реальным, что он не стал раздумывать: осторожно вынул ключ из замочной скважины и уже не выпускал его из крепко сжатой ладони, даже после того как вернулся обратно в постель. Правда, он подумал было, что лис может рассердиться, увидев себя арестованным на всю ночь, но на это сомнение Лукаш не нашел ответа, так как его одолел сон.

Утром он проспал звонок будильника, ежедневно рокочущий у кровати Гжеся без четверти семь. Проснулся только от шума другого рода, но не менее бурного. В первое мгновение, еще не стряхнув с себя сон, он не мог понять, что произошло. Но вскоре, открыв глаза, к великому своему удивлению, увидел, что Гжесь никак не может открыть шкаф. Война его с упрямыми дверцами длилась, видимо, уже долго, так как теперь он, красный от злости, молотил в них кулаками и ногами, очертя голову и с таким ожесточением, что казалось — шкаф вот-вот треснет и разлетится в щепки.