Золотой Лис

Павлова Елена

— Отдыхаю, — пожал плечами Дэрри.

— О!.. — сказала девчонка всем лицом сразу, голова склонилась на другое плечо. Никогда ещё Майка не видела отдыхающего Принца. Дэрри перенёс детальный и пристальный осмотр с удивляющим его самого терпением. Наконец, она решила, что его можно не бояться. А можно, наоборот, спросить: — А ты не видел? Мальчишки сказали — тут лошадь была. Не видел? — помотала она головой. Взметнулись и опали кудряшки.

— Не видел, — так же помотал головой Дэрри. Разговор с этим доверчивым существом начал его забавлять. — А зачем тебе лошадь?

— Тётке Вите. Чтобы не хрругалась на меня, — вздохнула Майка, потом оживилась: — Или Ихрре! Она тхрравница, Ихрра. На тхрри дехрревни, — буква «Р» явно не давалась,

но ребёнок упрямо проговаривал её, помогая себе задранными бровями, прикрывая глаза и забавно ныряя головой. — Она ходит, туда и туда, и меня взять не может. А с лошадью сможет. На лошади же ездиют? Вот она и будет ездить. Она хохррошая, Ихрра, она мне вот, сошила, да! — потянула она с гордостью за подол то, что когда-то было платьем. — Только она устаёт очень. Ходить, — и покивала, как старушка, скорбно поджав губы. Совершенно не подходящая для ребёнка мимика неприятно резанула Дэрри по глазам. И это чисто рассудочное заключение, почему какая-то там «Ихрра» не может взять её к себе. И почему-то невольно сравнил девочку с Никой, которую мать в последние два года частенько приводила во Дворец. Никогда у Ники не бывало такого выражения лица. И очень редко задавалась она вопросом, почему кто-то не делает того, о чём она, Ника, его попросила. Вот кому бы в Принцессы! Жаль, что она полукровка, ей бы подошло! Потому что Ника не просто просила, а всемилостивейше удостаивала просьбы, Дэрри это очень быстро понял. И если следовал отказ — о! Объяснить, почему — нет, было невозможно. Ответ у неё был один: не делает, потому что не хочет. А раз не хочет — значит плохо к ней, Нике, относится. И могла обидеться и жестоко отомстить за такую нелюбовь, например, напихать в карман яблочных огрызков. Много. А эта Майка… А почему, собственно, её кто-то должен брать?

— Подожди, а мама твоя где? — озвучил создавшийся в голове логический диссонанс Принц Дэрри.

— А нету, — развела руками Майка. При этом в одной руке обнаружилась зажатая в кулачке горбушка. — Вот. Нету. Она заболела, да, а Ихрры не было. А пока Ихрра дошла, мамы уже не было. Давно. Я не помню, мне тётка хррасказывала. Мамина сестхрра, тётка Вита, — безыскусный рассказ сопровождался активными доверительными кивками, от которых подпрыгивали кудряшки. А вот горестного надрыва в рассказе не было. Никогда не видела эта девочка свою мать, иначе так спокойно не говорила бы о её смерти.

— А… папа?

— Не-е, — беззаботно взмахнула маленькая ручка, запрыгали вокруг головы кудряшки. — Пхрра папу даже тётка Вита не знает. И никто. Он пхрришёл бы, но он же не знает, что я есть. Навехррно. Да?

— Наверно… — у Дэрри от холодного бешенства начали выступать клыки и когти. Ох, как он порвал бы сейчас этого папу! Не то, чтобы Принц безумно хотел иметь детей, но само отсутствие возможности сделать что-то, неважно даже что — уже малоприятно. А эти плодят, не задумываясь — и даже не интересуются, как живут их потомки! Правильно эти деревни дикими называют! И дело не в отсутствии благ цивилизации! Дело в скотском отношении к себе подобным! Даже звери лучше относятся к своим отпрыскам! Р-р-р!

— Тихо-тихо-тихо! — ласка Хитрой прокатилась по чувствам, как прохладный душ. — Что это ты развоевался, а? Кто у тебя там такой ужасный? — она извернулась и подняла голову над тентом. Майка пискнула, пораженная ужасом, и присела на корточки, спрятав голову в колени. Если бы трава не была вытоптана — и впрямь бы спряталась, такой маленький получился комок. Дэрри сжато выдал Хитрой всю информацию и занялся ребёнком:

— Майка! Майка? Не бойся. Это Зверь, её зовут Хитрая. Она со мной.

— Она… кусаесса? — сквозь кудряшки был виден один голубой глаз, полный панического ужаса, в голосе звенели слёзы.

Дэрри смотрел на неё и опять невольно сравнивал с Никой. Вот уж кого меньше всего интересовало — «кусаесса» неизвестное существо, которое она собралась погладить, или не «кусаесса». А поскольку всестороннего поглаживания и почёсывания могли с успехом избежать только здоровые зверьки, вовремя сообразившие слинять подальше, у Птички в пристройке за домом, чаще всего, появлялся новый пациент. И если в процессе транспортировки на излечение выяснялось, что, всё-таки, «кусаесса» — что ж, значит, у Птички оказывалось сразу два пациента. Прошлым летом в конце Жатвы зайдя в гости к Дону, он был свидетелем тому, как это происходило. Хорёк со сломанной лапой прокусил Нике руку почти до кости. Она так и пришла домой, с хорьком, вцепившимся в руку, вся в слезах, но крепко прижимая его к груди здоровой рукой и до крови закусив губу. Ох, как тогда орал файербол по имени Лиса! Топала ногами и орала, что не зря выкинула всю эту «кодлу вонючую», дура, что ли, нельзя же из-за тварей бессмысленных собственную жизнь гробить, а ты о матери подумала, я же за тебя боюсь, так и насмерть когда-нибудь загрызут, что ж вы надо мной издеваетесь? А потом сама же этого хоря и выхаживала, потому что Птичка была в отъезде, а Ника полдня стала проводить на подготовительных занятиях в первый класс. И ведь выходила, хоть и ругалась, не переставая: хорь был старый, дикий, и приручаться не желал. Через три месяца этот выхоженный, видимо — из благодарности, сбежал из клетки и задавил двух кроликов, за что и был с позором отпущен в лес.

— Это Зверь, Майка. Звери не кусаются. Они очень любят яблоки и хлеб. И с удовольствием возят на спине маленьких девочек. Поедешь?

Жнец Великий! Каким изумлением осветилось это крохотное личико! Да что ж она такая доверчивая? Так же просто не бывает! Правда, он и не врёт, но нельзя же так безоглядно верить всему, что тебе говорит совершенно незнакомое существо! Это неестественно, даже для ребёнка неестественно!

— Так-так, на-фэйери! — обдала Хитрая наигранным возмущением. — Чужой спиной приторговываем? Это я по твоей указке глухих щенков катать должна? И за что?! За обшмурыганную горбушку! Фиговый из тебя сутенёр! А самому на четырёх костях слабо порезвиться? — Дэрри невольно улыбнулся:

— Не брюзжи, чудовище! Скажи ещё, что тебе её не жалко! И заметь: она голодная, но хлеб донесла в целости. Такая стойкость достойна награды, разве нет?

— Тоже мне, поборник справедливости! Сразу видно: сын Судьи! — Хитрая воздвигла свои три с половиной метра над тентом, перемахнула и его, и Дэрри с небрежной грацией и склонилась над ребёнком. Тощая ручонка неуверенно протянула кусок хлеба на ладошке, в доверчиво открытых глазах надежда боролась со страхом. — Слушай, пусть она сама его съест! Я же чувствую, у неё живот к спине прилип! — возмутился Зверь в голове у Дэрри.

— Нет, ты его возьми, это очень важно, акт доверия. Сама увидишь, — в сжатом виде отозвался вампир. — Лучше я домой порталом смотаюсь, пока ты её катать будешь, и что-нибудь принесу. Жнец Великий, что я делаю? На фига мне хомячок? Да ещё такой тощий!

— Это Судьба! — глубокомысленно отозвалась Хитрая, аккуратно слизывая раздвоенным языком хлеб с ладошки. Весь обмен мыслями занял не больше мгновения.

— Ест, ест! Хи-хи! — просияв, восхищённо зашептал ребёнок, втянув голову в плечи и прикрыв рот ладошками.

— Ты был прав, — фыркнула Хитрая, выставила лапу лесенкой и склонила шею, отвернув морду, чтобы можно было зайти по лапе на спину, придерживаясь за гриву: — Скажи ей, пусть залезает. И дай ей яблоко, что ли! Что ж она, так и будет на мне животом бурчать? — Дэрри хмыкнул, но не стал комментировать. Чтобы животом не бурчала — ага, уже верю! Слабоват довод, чтобы жадюга Хитрая поделилась своими яблоками… Жалко тебе этого хомячка, Зверюга, так же, как и мне. А жалость у вампиров не человеческая. Вампиры сочувствовать не могут — нечем, и, если кого-то жалеют, то не ахают, качая головой, а просчитывают, как можно помочь и что нужно сделать, чтобы изменить ситуацию. А вот если изменить ничего нельзя… Что ж, и тут есть варианты. Убить, например. Из жалости. Но тут не тот случай.