Шрифт:
Часть шестая
Высокие стены Аргоса
Взрослея, мы ничего не приобретаем.
Теряем, только теряем. День за днем, год за годом. Отсекаем от себя часть за частью, слой за слоем. Беззаботность. Простота удовольствий и неприятностей. Чистота помыслов. Наивность. Способность радоваться просто так. Умение забывать обиды. Бесконечность будущего. Доверчивость. Потеря за потерей.
Мы говорим: растем. Вырастаем.
Это ложь. Не растем, уменьшаемся.
Разбрасываем потери вокруг себя. Сеем зерно в живые, дышащие борозды. Всходы нас не обрадуют. Эти всходы – воины в броне,
Оглядываясь, вспоминая, я не узнаю себя.
Чужая жизнь. Легенда.
Эписодий шестнадцатый
Беллерофонт
1
Моя дурная слава
– Радость! Великая радость!
На лице стражника застыл ужас.
Стражник был тот самый, что уходил доложить обо мне. Человек? Нет, жердь, хмурая и сухая, которая волей богов обрела ноги. Бронза нагрудника исцарапана вдрызг. Следы от меча? Непохоже. Следы от когтей? Львиных?!
Должно быть, ужас на лице стражника мне почудился. Если человек схватился со львом врукопашную и выжил, его уже ничем не ужаснуть. Уж я-то знаю, каково это! А ведь у бедняги не было Хрисаора с радугой. Такого поди еще испугай.
– Госпожа соизволит выйти к тебе.
Голос стражника дрогнул. Снова почудилось? Вглядываться в чужое лицо снизу вверх, сидя в пыли у ворот – занятие неблагодарное. Только и видно, что клочковатую бороду да хрящеватый кадык под ней. Кадык ходил ходуном, грозя прорвать туго натянутую кожу. В бороде – песок или ранняя седина, не разберешь. Стражник подошел вплотную, навис, накрыл меня своей тенью. Желая выглядеть скромным просителем, каким, собственно, и был, я опустил взгляд на его сандалии. Подошвы стерты по краям, ремешок на левой вот-вот лопнет. Похоже, на службе у аргосского ванакта не разбогатеешь, хоть каждый день господина от львов грудью защищай. У эфирской стражи и доспехи, и обувка получше будут.
Он сказал: госпожа?
Нет, правда – госпожа?!
При чем тут какая-то женщина? Я пришел к Мегапенту, сыну Пройта, ванакту Аргоса. «Он мне должен, он тебя очистит,» – сказал мой отец. Возможно, ванакт думает иначе. С моим-то везением… В глаза плеснуло расплавленным золотом. Я на миг зажмурился. Это стражник резко шагнул в сторону. Он больше не заслонял меня от солнца. Осень, а полыхает как летом.
– Ты, что ли, изгнанник?
Глубокий, чувственный голос. Легкая хрипотца. Что еще? Насмешка. Это я сразу почувствовал. Насмешка и интерес. Я сощурился до рези под веками. Увы, разглядеть удалось немного: угольную статую в пламенном ореоле Гелиоса, яростного не по сезону.
…Оглушительное хлопанье паруса. Нет, исполинских крыльев. Гаснут звезды. Львиный рев. Рев пламени. Огонь с черных небес. Люди бегут, горят, падают, превращаются в уголь…
Я тряхнул головой, гоня наваждение. Видимо, я сделал это слишком резко, даже голова закружилась. Стражники – жердяй и второй, здоровенный детина – подобрались, впились в меня цепкими взглядами.
«Только дернись, убийца!»
Перед въездом в город всю свою поклажу я сложил в тючок, который приторочил к спине Агрия. Наружу торчали оба дротика. Внутри, в числе прочего, дремала праща с мешочком камней и поясной нож. Агрия я оставил привязанным к резному столбику, вкопанному шагах в сорока от ворот акрополя. Если ты проситель, желающий очищения, к правителю города следует являться безоружным. Но моя дурная слава добралась до Аргоса раньше меня.
– Так ты изгнанник или просто бродяга?
– Изгнанник.
– Тогда радуйся, Гиппоной, сын Главка.
Солнце продолжало издеваться над моими бедными глазами. К счастью, моя собеседница соизволила сойти с места, избавив меня от мучения вглядываться против света. Черное и белое поменялись местами: вместо угольной статуи – женщина в белом пеплосе, затянутом не под грудью, а на поясе, по-мужски. В молочной белизне ткани блестели солнечные искорки. Казалось, золотой дождь из белых облаков льется, льется и никак не может пролиться до конца с небес на землю.
Символ. Для жителей Аргоса – более чем понятный. По рассказам наставника Агафокла, с тех пор как Зевс, пролившись золотым дождем в убежище юной Данаи, осчастливил ее сыном, могучим Персеем, все аргивянки мечтали о подобном поистине царском пеплосе. Иные мечтали еще и о Зевсе, но если купить себе бога не в силах никто из смертных, то купить дорогую одежду…
Это было немногим дешевле бога. Мало кто мог себе это позволить. Передо мной стояла та, что могла.
Накидка, прихваченная золотыми заколками, покрывала голову женщины. Белое, белое – и снова белое! Между накидкой и пеплосом, вместо лица – мертвый лик статуи из пентеликонского мрамора.
Я моргнул. Раз, другой. Нет, это не шутки солнечного света. Никогда раньше не видел, чтобы женщины так обильно закрашивали лица белилами. «Свинцовыми белилами, – подсказал издалека наставник Агафокл. – Раньше их привозили из-за моря, но в последние годы аргосские мастера притираний раскрыли секрет…» Сколько ей лет? Из-за белил не понять. Вряд ли двадцать. Тридцать? Сорок? Высокая, стройная. Осанка гордая, хоть ваятеля зови! Стражник сказал: госпожа…
– Радуйся, госпожа. Прости, не знаю…
– Я Сфенебея, дочь Антии.
– Радуйся, Сфенебея, дочь…
Я поперхнулся, но каким-то чудом закончил:
– Дочь Антии.
Назваться не по отцу, а по матери?! Где такое слыхано?! Кто ты, женщина, встретившая меня в воротах акрополя?!
Еле заметная усмешка искривила ярко накрашенный рот. Похоже, Сфенебея читала мои мысли.
– Сфенебея, жена ванакта. А ты, как я уже сказала, Гиппоной.
– Нет, госпожа.
– Нет?
Легкая рябь прошла по белилам: брови Сфенебеи поползли вверх.
– Я отказался от этого имени, госпожа. Зови меня Беллерофонтом.
– Метатель-Убийца?
– Да, госпожа.
– Полагаешь, новое имя лучше прежнего?
– Правильнее. Уверен, ты знаешь: я убил своего брата. Я осквернен. Я недостоин имени, которое получил при рождении. Мне следует удовольствоваться прозвищем.
– Беллерофонт, – она произнесла это медленно, катая звуки на языке. Она пробовала имя на вкус, как вино из неизвестных краев. Другая женщина давно бы предложила мне встать, но только не эта. – Ты прав. Пожалуй, так действительно лучше.