Золотой песок для любимого

1883 год

– Я знаю где. – Шурочкины глаза сверкнули в темноте. – Я уже вижу это.

– Знаешь? Видишь? – тихо переспросил Алеша, порывисто наклонился к ней, будто жаждал немедленно увидеть то, что они искали вместе столько дней.

Они осмотрели подпол, распугивая крыс, которые давно считали это место своей вотчиной, облазили сарай, а теперь и весь дом.

Шурочка отпрянула, словно Алешин запах, который она уловила, смутил ее. Она тихо засмеялась. Потом что-то – можно ли назвать это любопытством, она не знала – подтолкнуло, она подалась к нему. И тихо, почти одними губами, проговорила:

– Не уви-идишь.

– Что не увижу? – Алешино лицо придвинулось к ее губам.

Снова какой-то необычный… взрослый запах взбудоражил ее. Не отдавая себе отчета в том, что собирается делать, Шурочка вскинула руки, приложила ладони к Алешиным щекам. Губы уткнулись в темноте во что-то твердое.

– Ох! Ты откусила мне нос!

– Правда? – засмеялась Шурочка. – А теперь?

Все та же неведомая сила толкала ее дальше, сердце билось громко, губы горели от желания прикоснуться к его лицу. Если она не разрешит им, они растрескаются от жара, будет больно. Как в лихорадке, которой она болела зимой.

Шурочка разрешила им. Теперь губы не промахнулись. Но от этого прикосновения к Алешиным губам они не остыли, а распалились еще сильнее. Стало жарко не только им…

Предчувствуя что-то опасное, Шурочка нырнула за портьеру и замерла, опасаясь выдать себя дыханием.

Алеша не двигался с места, а она не могла стоять истуканом. Точнее, болваном, как тот, что был на месте церкви на Болвановке, в которую они вчера заходили с дядей, за Москвой-рекой.

Шурочка снова подала голос, он был с хрипотцой. Она не знала, что сейчас говорит не прежняя, а новая Шурочка, которая впервые уловила в своем друге детства то, что созрело в нем. Впервые в жизни она играла в игру, о которой ничего не знала до сих пор. Сейчас даже самые простые слова, которые она произносила, рождал не разум, а тело…

– Не увидишь, если я тебе не покажу… – Шурочка дрожала.

А про что это она? Как про что, она изо всех сил старалась вернуться к себе прежней, той, до этих смешных отважных поцелуев, и, холодея, понимала: не выйдет, уже не вернется к себе прежней.

Алеша шагнул на голос, вытянул руку. Шурочка напряглась, но не пошевелилась. Алешина рука легла ей на шею. Испугавшись своей смелости, он отдернул руку от теплой кожи, но, падая, рука скользнула вниз. Она замерла, а он – как хорошо, что Шурочка не видит – покраснел. Алеша догадался, на какие холмы наткнулись его пальцы. И… преодолели их.

Знала бы Шурочка, о чем подумал сейчас будущий искатель земных недр. Но не догадаться ей о мыслях Алеши, которые далеко отошли от интересов Российской империи, ради которой он собирался проникнуть в горы Алтая. Чтобы найти золото.

Его мысли лежали в иной плоскости – когда же он сможет обследовать с полным правом те холмы, с которых соскользнула его рука?

Но, он быстро вернулся к реальности, это произойдет так скоро, как скоро он найдет золотую жилу и получит за открытие премию… Тогда они с Шурочкой обвенчаются.

Алеша отступил на шаг, закрыл глаза, потом снова открыл – резко, он думал, что уже привык к темноте.

Шурочка бесшумно выскользнула из-за портьеры, а когда он наконец выбрался из множества складок тяжелой материи, в комнате уже горела лампа.

Свет ударил по глазам, Алеша заморгал, пытаясь унять резь. Он ожидал увидеть лицо, розовое от смущения – Шурочка сама осмелилась поцеловать его. Но лицо ее было обычным. Может быть, ее губы в темноте наткнулись на него случайно?

Она держала в руках что-то, что он сразу узнал, и говорила:

– Я покажу тебе. Смотри, – сказала она. – Я уже думала, что никогда не найду… – Она гладила рукой деревяшку так нежно, будто ласкала младенца.

Алеша почувствовал, как зашлось его сердце. Да, он впервые признался самому себе, что об этом тайно мечтал с тех самых пор, как они с Шурочкой стали друзьями. Он мечтал о дне, когда станет ее мужем, и тогда… Тогда на руках ее будет их младенец…

Они познакомились детьми. Теперь ей пятнадцать, а ему восемнадцать. Это, похоже, их последняя встреча перед тем, как он уедет на Алтай.

– Сама не знаю, как догадалась, куда мама спрятала их…– Шурочка сняла винты и затыльник на охотничьем ружье. – Это мамино ружье, – говорила она. – Отец никогда его не трогал.

Алеша наблюдал за цепкими пальцами, которые занимались темной деревяшкой.

– Смотри, – поманила она Алешу. – Загляни, что внутри.

Он подошел, заглянул в полое нутро. Там был плотно втиснут черный бархатный мешочек, который Шурочка уже развязала. Алеша быстро закрыл глаза. Золотой блеск в ярком свете лампы слепил глаза.

– Видишь? – прошептала она и подалась к Алеше. – Здесь… много…

Она засмеялась, потом привстала на цыпочки. Теперь не было никакого сомнения – она поцеловала его в правую щеку. Не случайно, а потому что так захотела. Он подумал, что готов подставить и левую, но Шурочка уже отступила от него.

– Теперь можно не беспокоиться… о нашем будущем. Понимаешь?

Алеша улыбнулся. Смешная девочка. Как же не беспокоиться? Отец, отпуская его учиться на горного инженера, поставил условие – найти самородное золото, а не золотые побрякушки. Причем сделать это до того, как ему исполнится двадцать один год. Если золото не откроется ему, то он должен уйти из мира… Стать монахом. Значит, никогда больше не увидеть Шурочку.

Он сейчас не обсуждал даже с самим собой – почему. Были на то основания у отца, приходского священника, Алеша знал о них. Спорить с волей отца он не мог.

– Шурочка, я уезжаю завтра.

– Что ж, теперь я буду ждать тебя спокойно, – сказала она. – Ты найдешь свое золото вовремя.

Он засмеялся.

– Ты веришь – значит, так и случится.

Он быстро наклонился и прикоснулся губами к ее левой щеке.