Золотой песок для любимого
Шрифт:
Шурочка почувствовала жалость к нему. Но… она не станет ему объяснять ничего. Когда человека жаль, лучше не говорить ему об этом. Потому что он не переменится, а тебя невзлюбит.
– Надеюсь, вы навестите меня. Вы увидите, что моя комната полна фиалок даже зимой. Сенполии, или узумбарские, я размещаю возле западных и восточных окон. А если их медленно поворачивать, то розетка цветка будет в центре, а листья, ровные и крупные, округ нее. У меня не бывает однобоких растений.
– Вы любите гармонию, –
– Да, и должен сказать, я вижу ее в вас. Хотя вы не фиалка.
– Если у вас хорошо растут цветы, значит, вы… хороший человек, – сказала она. – Так говорят.
– Благодарю вас. Я польщен, что именно вы сказали то, что я знаю сам. Да, я добр к цветам. Они одаривают меня в ответ крупными цветами и чистыми красками. Таких нет ни у кого. Так что же, ваш окончательный ответ?
– Я поеду за ним, – сказала она. – За Алексеем.
– Как декабристка?
– А хотя бы. Вы сами знаете, что те, за кем поехали их женщины, остались счастливы.
– Ну это как посмотреть… Однако вы высокого о себе мнения.
– Послушайте, мне кажется, мы с вами можем договориться.
– Согласен. Более того, если я чем-то могу помочь вам в вашем экстравагантном желании, я готов.
Шурочка поморщилась, не зная, решиться ли ей сейчас спросить… Конечно, у нее нет времени искать новый случай.
– Я знаю, что вы закончили курс в Московском университете.
– Выдержал магистерский экзамен, – уточнил он.
– У вас есть друзья, которые знают химию?
– Вы хотите сварить что-то… особенное? Чтобы напоить дядю и сбежать…
Она засмеялась.
– Вовсе нет. Мне нужна консультация. О золоте.
– Ах, мне жаль, я бы мог, но я знаю только одно – как тратить золотые рубли, как дарить любимой женщине золотые штучки…
– Я о другом. О самородном золоте. Мне интересно узнать, в каком виде… на что будет похоже золото, которое найдет Алеша.
– Вы хотите расспросить о золотой породе? – уточнил он.
– Да. Мне нужен ученый, который знает, как оно… вызревает. Какие примеси, какие сопутствуют жиле камни…
– Извольте. Мой друг поможет вам. Мы виделись с ним не далее как в Татьянин день. И крепко погуляли.
– Сидели в трактире. – Она фыркнула. – Я знаю, как это бывает у студентов Московского университета двенадцатого января.
– Да. А как у вас там, в Лондоне?
– Не так.
– Хорошо, я сведу вас. Он снимает в лаборатории стол с микроскопом за деньги.
– Я хочу скорее. – Она барабанила пальцами по столу.
– Вижу. Вы нетерпеливы, не фиалка.
– Вы это уже говорили.
– Ах, Шурочка, я стараюсь себя убедить, что вы не та, кто мне нужен. Хотя в последние минуты начинаю склоняться… – Он улыбнулся. – А вдруг мое мнение изменится? И я стану увлекаться не фиалками…
– А чертополохом? – Шурочка засмеялась.
Он тоже.
Потом сказал:
– Мы можем заключить с вами сделку, полезную для обоих? – Она слушала, не перебивая. – Не станем говорить – ни вы дяде, ни я сестре, – что мы не согласны на союз. – Шурочка кивнула. – Признаюсь вам, сестра дает мне деньги на оранжерею. Я сказал, что хочу поразить свою молодую жену талантами цветовода. Поэтому заказал теплицу во Франции и должен внести очередной взнос…
– Хорошо, – сказала Шурочка.
На самом деле, кроме оранжереи, Николай собирался потратить деньги на подарок своей любимой Фиалке. Он придумал настолько тонкий, настолько изысканный и говорящий подарок, что ему не терпелось забрать его у мастера и поскорее вручить его своей даме.
– Тсс… Они идут, – прошептал Николай.
Дядюшка и Елизавета Степановна оживленно беседовали, направляясь к юной паре. Кардакова одета в темно-синее с белым платье, ее волосы забраны вверх по последней моде, а из ушей струятся рубиновые нити.
Что ж, ее юность миновала, вынесла приговор Шурочка. Но все еще хороша. Стройна, спина прямая. Нога великовата – как дядюшка выносит ее разлапистость? Наверное, стиснув зубы, подумала она.
На купчиху она не слишком похожа. Ее трудно вообразить «с головкой» – повязкой на голове из яркого шелка, которую носят замужние купчихи, мещанки и крестьянки. Разве что… Когда она повернулась в профиль, Шурочка заметила – стройность шеи не та. Словно Кардакова и ее предки носили ярмо и смотрели в землю. Ей тут же вспомнилось, что купчихи пьют листовку – водку, настоянную на смородиновом листе. Могла бы она… или она предпочтет мальвазию?
– Как вам исполнитель? – спросил Михаил Александрович.
– Замечательно, – быстро сказала Шурочка. – Он виртуоз.
– Вот и Елизавета Степановна так же считает. Но по мне – слишком… гм… сладко.
– Согласен, – поддержал его Николай.
– Что ж, мужчины всех и вся видят по-своему, – подала голос Елизавета Степановна. Он был низкий, с хрипотцой. Как будто она часто отдавала команды на морозе.
Так вот от этого – от прошлого – она намерена избавить род? Сделать ему прививку?
Они вернулись в зал. Финал концерта был еще лучше начала и середины – сошлись они в едином мнении. А после концерта направились закусить в одно милое заведение близ Кремля. Есть пирожные.
Шурочка удивила дядю.
– Послушай, я заметил, что ты съела втрое больше, чем обычно, – заметил он, когда они остались вдвоем. Кардаковы довезли их до самых ворот.
– Правда? – Шурочка остановилась. И только сейчас почувствовала чрезмерную сладость во рту.
– Ты о чем-то думала очень важном, если не заметила, сколько съела пирожных, – засмеялся дядя.