Золотой песок для любимого
Шрифт:
Она подняла руку, и он, словно хорошо тренированный щенок, умолк.
Она заметила, как Галактионов засмеялся. Ей показалось, что с одобрением.
Елизавета Степановна как сказала, так и сделала. Когда утренняя заря занялась, она подала лошадей ко входу в ресторан и доставила домой всех своих пассажиров. Галактионова – последним. На Остоженку.
Ох, как зашлось сердце, когда он указал, где встать. Какое место, какой дом…
Через день Михаил Александрович зашел к ней на Варварку, в контору, чтобы засвидетельствовать почтение и поблагодарить…
Они разговорились, нашлись общие темы. Галактионов увидел у нее столик в углу.
– Вы тоже любите маркетри? – спросил он, указывая на него.
Кардакова проследила за его взглядом, поняла, о чем он, и сказала:
– Чрезвычайно. Люблю старинную русскую мебель.
Этот стол она подхватила недавно в лавчонке, которая закрывалась и распродавала все подчистую. Она сама не знала, чем понравился он ей. Ценой, наверное. Столько дерева, полированного, да с рисунком из разных кусочков, да почти за так. Она взяла. Домой не повезла, там у нее хорошая мебель, заграничная, дорогая.
– Маркетри – моя давняя любовь, – продолжал Михаил Александрович, оглядывая столешницу. – Я думаю, – продолжал он, – это прошлый век. Мой дед собирал коллекцию маркетри, у меня кое-какие вещицы есть. И если вы такая же любительница, как и я, приглашу вас осмотреть…
Елизавета Степановна почувствовала, как давно забытый восторженный трепет поднялся в груди.
– У меня буфет отделан в этой технике, шкафы. Это в Москве. Но кое-что осталось в родовом доме, в имении, – говорил он, проводя рукой по краю стола. Осторожно, нежно. Елизавета Степановна смотрела, как безукоризненно отполированный указательный палец ласкает… дерево.
Она вздохнула, чрезмерно шумно, потому что он услышал и поднял голову. Она закашлялась.
– Вы простудились, развозя нас по домам, – заметил он.
– Да нет, как можно… – проговорила она деревянным голосом и сама на себя рассердилась. Ну почему она должна деревенеть при нем? Зажиматься? В конце концов он к ней пришел, она в своей конторе. Она что, забыла, кто такая? Ну и что, если он барин с полированными ногтями. А денег-то наверняка у нее больше! Дом на Остоженке? Так это еще дед небось купил. А она сама доехала до Варварки! Откуда? Из Вологодской деревни. Он небось не слыхал про такую.
Елизавета Степановна выпрямилась.
– Маркетри, – сказала она иным тоном, – насколько я понимаю, особая техника, не так ли?
Ей понравился собственный голос на этот раз. Он был ровный, спокойный. Да, она спрашивает его о том, что знает он. Так пускай рассказывает. Она готова учиться. Она не отказывается. Пожалуйста, учите тому, что она не знает. Но голова у нее на том месте, где надо, она все схватит и все поймет.
Она посмотрела ему в лицо и перехватила взгляд. Безошибочно, как всякая женщина, она поняла его – он оглядывал ее плечи. Кардакова знала, что они у нее хорошие – округлые, но не полные.
– Да, – говорил он, словно отвечал на ее немой вопрос. – Да, – повторил он, уточняя, что теперь он уже о мебели. – Маркетри – это техника, при которой поверхность столов, буфетов, шкафов из обычного дерева покрывается рисунчатыми листами другого, более ценного дерева.
Елизавета Степановна смотрела на него, как ученица на учителя. А он не отходил от столика, объясняя:
– Видите, рисунок составлен из шпона. Обычно для шпона берется дерево ценных пород – сандал, эбеновое, красное и розовое, амарант, палисандр, пальма. Он наклеивается на плоскую поверхность из простых пород – дуба, ели, березы.
Он огляделся, хотя понимал, что в конторе едва ли обнаружится еще один столь ценный экземпляр.
– Я узнал о маркетри от деда, но изучил вопрос досконально. И знаете ли, в который раз удивился. – Он помолчал, молчала и она, сидя за своим столом. – Насколько тесно наша обыденная жизнь связана с большой жизнью. – Он развел руками, словно пытаясь обозначить границы той жизни, которую он называет большой. – С географическими открытиями, которые, казалось бы, никакого отношения не имеют к жизни моего деда или столяра в какой-нибудь архангельской деревне.
– Мои предки из вологодской, – подала она голос.
Он кивнул и продолжил:
– Когда мир пришел в движение, когда люди устремились в разные страны на разных континентах, вот тогда-то мебельные мастера заполучили для работы дорогие сорта дерева колониального происхождения. А когда умные головы и умелые руки изобрели специальный станок, то с его помощью стало возможно делать тонкий шпон. И это произошло почти три века назад…
Елизавета Степановна изредка кивала темно-русой головкой. Ее подбородок почти касался белого кружевного воротника, словно у гимназистки. Сейчас она чувствовала себя привлекательной женщиной. Она знала, что он не принимает ее за юную девушку, что у нее морщинки у глаз и складки вокруг рта. Но рот у нее хорош, это точно, полный, сочный. Моложе ее самой. Если бы она не казалась ему привлекательной женщиной, а какой-нибудь чухонкой, понимала она, не стоял бы он тут и не рассказывал.
– У меня дома есть ломберный стол прошлого века. Его сделали, когда мода на карточные игры достигла своего пика. Не было ни одного приличного дома, в котором не стоял бы возле стены такой стол.
Елизавета Степановна поморщилась. В доме, в котором она жила прежде, никогда не было ломберного стола, значит, она жила в неприличном доме…
– Его отодвигали от стены, раскладывали столешницу, и нате вам – квадратная крышка для игры. Центр ее оклеен зеленым сукном для удобства записывать мелом цифры. Но самое лучшее в нем, скажу я вам, – это обрамление. Каков цветочный орнамент из палисандра, а также красного и розового дерева.
Галактионов отошел от стола, посмотрел в окно. Как будто за ним открывалось то, о чем он говорил сейчас.
– Видели бы вы бюро-цилиндр прошлого века. – Он покачал головой. – Я собираюсь подарить его племяннице на свадьбу.
– У вас есть племянница на выданье? – внезапно встрепенулась Кардакова.
– Да, ей восемнадцать вот-вот. Она заканчивает учиться в Англии. Так вот, этот стол дед подарил моей сестре, когда она вышла замуж. Такие бюро служили дамам письменным столом и украшали собой женский кабинет. Сестра любила сидеть за ним, читать французские и английские романы. Пейзаж на крышке стола, я думаю, будил фантазию… Любое чтение приобретало особенную прелесть.