Золотой петух. Безумец
Шрифт:
— Два раза в неделю, почему же нет, я смогу, — подумав, ответил Микаел.
— Ну вот и прекрасно. Значит, завтра утром я зайду за тобой, и мы вместе отправимся к директору училища. А теперь прощай, завтра я буду у тебя в восемь часов, — сказал Стефан, вставая.
— Куда же ты спешишь, посиди еще, сейчас нам подадут чай, — уговаривал его Микаел.
— Нет, не могу, мне надо побывать еще в нескольких местах, — ответил Стефан, прощаясь.
«Какой он добрый, — думал Микаел после его ухода, — и вместе с тем сколько в нем гордости. Я не могу безвозмездно принимать его услуги. В сущности, в нашей судьбе много общего: ему недостает денег, мне — образования. Наша помощь друг другу должна быть взаимной. Если он не примет моей помощи, этим он очень обидит меня, и я буду вынужден отказаться от его услуг. Но как мне помочь ему?»
Эта мысль не давала Микаелу покоя. Он не мог стать на путь обмана, хотя ему было не трудно выкроить в течение года четыреста–пятьсот рублей для Стефана из денег хозяина и провести их по счетам так, чтобы тот ни о чем не догадался. Однако Микаел не хотел этого делать. Он мечтал о том, чтобы помочь Стефану из своих собственных средств. Но их у него не было, а хозяин не соглашался выплачивать ему жалованье.
«Нужно доказать этому глупому старику, что я не нуждаюсь в его жалованье, что я могу заработать деньги другим способом», — решил Микаел и уселся писать новое письмо к хозяину.
К тому времени Микаел уже успел приобрести на московской бирже имя и кредит и завоевал такое доверие, что многие купцы, нуждаясь в опытном приказчике, не раз предлагали ему работать на комиссионных началах. Микаел решил, что, воспользовавшись этими предложениями, он сможет заработать нужную ему сумму денег, но счел своим долгом поставить об этом в известность хозяина. Письмо Микаела было написано в независимом тоне, в нем не было даже тени покорности скромного приказчика. Он сообщал, что решил воспользоваться предложениями, которые он получает от разных лиц, и взять на себя услуги комиссионера по торговым делам с тем, чтобы заработать необходимые ему деньги. Его побочные занятия не причинят ущерба делам хозяина. Часть заработанных комиссионных денег он будет брать в качестве вознаграждения за свой труд, а остальные вносить на текущий счет Масисяна. В письме Микаел предупреждал хозяина, что в случае, если тот не согласится на его условия, он вынужден будет оставить у него службу и заняться целиком частными комиссиями.
Получив письмо Микаела, Масисян пришел в ярость: впервые его приказчик, его холоп осмелился на такую дерзость. Но он чувствовал свое бессилие и не знал, как выйти из этого затруднительного положения? «Я уверен, — бормотал он, — что его подбил этот окаянный». Он подозревал, что Стефан после смерти старшего приказчика возобновил знакомство с Микаелом с целью обобрать отца. Но, поразмыслив над содержанием письма Микаела, Масисян успокоился. Он был из числа тех людей, которые ради выгоды способны простить любую обиду. Его утешала мысль о тех комиссионных, которые, по милости Микаела, попадут к нему в карман. Ради чего отказываться от них? Но, с другой стороны, он думал, что Микаел тоже получит барыш и наживется, а эта мысль была ему неприятна: он предпочитал, чтобы его приказчики жили в бедности и полностью от него зависели. Как найти выход из этих противоречий? Лишить себя прибыли, чтобы и Микаел лишился? Но Микаел писал, что, если он не согласится на его условия, он вынужден будет отказаться от должности приказчика и заняться другой работой. Потерять такого приказчика, как Микаел, было не в интересах купца: ему некем было заменить его. Волей-неволей Масисян вынужден был дать свое согласие на просьбу Микаела, утешаясь мыслью, что настанет день, когда он сведет с ним счеты.
Насколько тон письма Микаела был сухим, настолько ответное письмо Масисяна было проникнуто мягким отцовским чувством. Он писал, что радуется успехам Микаела, желает ему счастья, гордится тем, что его «воспитанник» наконец «выходит в люди», и напоследок советовал, что было бы благоразумнее со стороны Микаела вносить сполна всю комиссионную прибыль в его торговое дело и со временем получить эти деньги вместе с процентами и жалованьем, когда ага поможет ему основать собственное дело.
«Ты меня больше не обманешь, — усмехнулся Микаел, дочитав письмо. — Теперь я знаю тебе цену».
Глава третья
Микаел вел теперь очень напряженную жизнь. Кроме дел Масисяна, он выполнял многочисленные поручения других коммерсантов, два раза в неделю посещал занятия в коммерческом училище, выкраивал время, чтобы бывать на различных заводах и фабриках, знакомился с организацией производства, дома занимался чтением, и на отдых ему оставалось очень мало времени.
Такой образ жизни вызывал недоумение у армянских купцов, и Микаел стал предметом общих разговоров и злословия. Нашлись недоброжелатели, которые написали хозяину, что его приказчика «совратили». Но Масисян не придал значения этим слухам: гораздо убедительнее для него была внушительная цифра в пять тысяч рублей, которая значилась в представленном ему в начале нового года отчете, — часть комиссионной прибыли Микаела. Ведя дела хозяина, Микаел получал у него тысячу рублей жалованья, а приносил ему чистого дохода пять тысяч. Ага не мог быть этим недоволен, к тому же он ничего не мог поделать с Микаелом, который завоевал себе независимое положение.
В то время в Москве было много приезжих армянских купцов из Астрахани, Нового Нахичевана, Тифлиса, Карабаха, Эривани, Акулиса и даже из Тавриза. Всех их можно было постоянно видеть перед биржей даже после ее закрытия. Армянин-коммерсант с религиозным фанатизмом предан этому храму торговли. Он получает удовольствие от одного лицезрения дверей биржи. Только Микаел не показывался здесь после полудня в часы, когда на бирже было нечего делать. Это очень сердило остальных купцов, видевших в этом проявление его заносчивости. Микаел слишком явно избегал общества этих бездельников и пустомель, которые, собираясь в тесный кружок на площади перед биржей, проводили время в глупой болтовне и развлекались грубыми шутками. Армянский купец не способен упорядочить свое время и отвести определенные часы для занятия делами: в часы отдыха — отдыхать, а в остальное время чему-нибудь учиться. Кроме торговли, он не интересуется ничем, вне своего круга не знается ни с кем, поэтому, где бы он ни побывал, возвращается на родину, ничем не обогатив ни ум свой, ни душу, и на всю жизнь остается таким же невежественным, неотесанным и ограниченным.
В Москве, как и повсюду, армянский купец с глубокой неприязнью относится к своим же землякам, если они родом не из его краев, — к примеру, карабахец терпеть не может зока, а зок, в свою очередь, не выносит тифлисца, и прочее. Даже купцы из одного города не очень-то жалуют друг друга, — например, астраханец ненавидит астраханца. Один строит козни другому, даже если заведомо знает, что, причинив своему собрату ущерб на десять копеек, — сам пострадает на двадцать копеек. Во взаимоотношениях армянских купцов нет ни искренности, ни чистосердечия, при каждом удобном случае они норовят обмануть друг друга, сохраняя при этом видимость дружелюбия. Бессодержательная, праздная жизнь превратила их в болтунов, способных только на то, чтобы говорить друг другу колкости.
Вот, к примеру, сошлась кучка армянских купцов перед биржей, одетых кто в азиатские, а кто в европейские одежды. Они громко разговаривают, хохочут, галдят, ведут себя развязно, ничуть не стесняясь того, что обращают на себя общее внимание.
Они развлекаются, рассказывая друг другу анекдоты или случаи, характерные для того или иного края.
— Послушайте, — говорит зокский купец с хитрыми раскосыми глазами, — отправились мы как-то на вербное воскресенье в церковь, отстояли обедню, потом вышли на церковный двор, стоим глазеем на женщин, вдруг смотрим: все зоки, один за другим, подходят к карабахцу, господину Н…, пожимают ему руку и говорят: «Поздравляем с именинами». Карабахец удивляется. «С какими именинами, — говорит он, — я же не именинник». «Как же так, — говорит ему один зок, — разве ты не знаешь, что Иисус Христос сегодня въехал на осле в Иерусалим».
Рассказ зока вызвал дружный смех: всем, кроме карабахцев, пришлась по вкусу его глупая острота: ведь карабахцев принято называть ослами, а раз Иисус Христос на осле въехал в Иерусалим, значит в этот день они именинники.
— Ошибаетесь, — отвечает обиженный карабахец, — нас незаслуженно называют ослами. Если и есть умные люди среди армян, то это именно карабахцы. Правда, у нас нет сатанинской хитрости зоков, но и сатана порой попадает в ловушку. Хотите, я расскажу вам, как опростоволосился один зок в Москве.