Золотой тюльпан. Книга 2
Шрифт:
— Как самочувствие вашего сына?
Женщина переглянулась с мужем, как будто отвечать на подобные расспросы с каждым разом становилось все труднее.
— Он по-прежнему в тяжелом состоянии и почти все время спит. — Голос ее задрожал. — Больше всего я боюсь, что он лишится рассудка.
Гер де Вер поспешно прервал ее.
— Дорогая, я же советовал тебе не думать об этом.
— Но как я могу не думать? — взволнованно воскликнула фрау де Вер, обращаясь как к нему, так и к своим посетителям. — Константин выдержал такую борьбу за жизнь, но как только он обнаружит, что ему ампутировали обе ноги, он испытает ужаснейшие душевные муки. Он был таким отличным спортсменом.
Ян сочувствующе
— Никто не мог сравниться с ним на льду или в игре в лапту, когда он с силой ударял по кожаному мячу.
Женщина приложила к глазам платок.
— Но больше он никогда не сможет сделать это вновь.
Ян с Алеттой поняли, что пора откланяться. Фрау де Вер еще раз поблагодарила их за то, что они пришли.
— Я поднимусь наверх и дам сыну немного вашего бульона. Я думаю, его уже подогрели и подготовили.
Гер де Вер проводил посетителей до дверей. Он повторил благодарность жены, но не предложил, чтобы кто-нибудь из них навестил их еще раз, впрочем, они и не ожидали приглашения. Когда гости ушли, де Вер медленно поднялся наверх. Он был рад небольшому разнообразию, которое доставил его жене этот визит, так как их обоих потрясла еще одна плохая новость, полученная всего час назад и которую им придется хранить при себе какое-то время.
Перед тем, как лечь спать, Алетта пару минут постояла у окна, как делала всегда, глядя на дом напротив. Фрау де Вер выказала живой интерес к бульону, и девушка была уверена, что его будут готовить постоянно, если Константин, подобно другим больным, оценит его приятный вкус и ценные свойства.
— Ты должен жить, Константин де Вер, — прошептала она. Потом задернула шторы и подошла взглянуть на спавшего в кроватке Игнатиуса.
Он был спокойным ребенком и редко просыпался по ночам. Алетта наклонилась поправить одеяло, и тихонько звякнуло небольшое ожерелье из кораллов, висевшее над кроваткой. Оно являлось фамильным наследием, типичным для большинства семей, и постоянно передавалось от ребенка к ребенку, так как коралл, как известно, обладает целительными свойствами и отвращает болезни. Днем она заправляла ожерелье под рубашечку Игнатиуса, а когда он подрастет и перестанет грызть кораллы — как делают все младенцы, то будет носить его поверх платья до тех пор, пока ему не исполнится пять лет — возраста, когда мальчиков переодевают в штаны. Если же до этого времени у Катарины появится еще один малыш, то кораллы перейдут к новорожденному.
Если бы коралловое ожерелье семьи Виссеров не перешло к Сибилле, которая хранила его сейчас, пока у нее не было детей, в сундуке, оно до сих пор оставалось бы у Алетты. Она могла бы отнести его в дом напротив и попросила бы положить Константину под подушку, как делали иногда, когда заболевал взрослый человек. Но так как ожерелья у нее не было, ей оставалось только довериться мудрости врача и рецепту бульона. И ничто не могло уменьшить страстность ее молитв за него — ни тех, что она произносила в старой церкви, которую посещала вместе с Вермерами каждое воскресенье, ни тех, которые читала перед сном дома.
Питер ехал в Делфт. После ночи Святого Николаса год назад, когда он принес гиацинт в дом Франчески, он не собирался упускать возможность повидаться с ней и в этом году. Юноша решил отправиться верхом, так как после затяжных дождей наступили холода, от которых дороги стали твердыми, а лужи покрылись сверкающим льдом.
Питер видел Франческу только один раз после того, как заходил в дом Вермеров во время празднования дня рождения. Это было в то время, когда Хендрик все еще находился в тюрьме, и Алетта умоляла его не сообщать сестре о затруднительном положении отца.
Питер посадил девушку к себе на лошадь, и они поскакали за город, где можно было побыть наедине. Это был чудесный пикник, с бутылкой вина, привезенной Питером. Он наблюдал, как Франческа делала наброски сияющего канала и простиравшегося за ним поля, видневшихся вдали жнецов и красной ветряной мельницы, которая, казалось, главенствовала над этим мирным пейзажем. Он любовался очаровательным лицом девушки, поглощенной работой над рисунком, солнечным светом, запутавшимся в ее великолепных волосах и беззащитной красотой шеи над белым батистовым воротничком.
Были и минуты нежности, когда они лежали, обмениваясь любовным шепотом, в высокой траве, полной полевых цветов и порхающих бабочек с яркими, как драгоценные камни, крылышками, казавшимися в солнечном свете прозрачными. Питер целовал ее губы, лицо, шею, соски бледных грудей, испытывая боль от желания обладать ею. Один раз он с такой тоской уткнулся лицом в колени девушки, крепко обхватив ее бедра, что ощутил ее дрожь и задохнулся от страсти. Но Франческа поднялась и, взяв его голову, притянула к себе и нежно поцеловала в губы. Ее широко распахнутые глаза говорили, что еще не время, не важно, как сильно не хотелось бы им этого.
Когда наступил час прощания, Франческа дала ему свой портрет, нарисованный Яном по ее просьбе в свободную минуту. Рисунок был совсем небольшим — только голова и плечи, но поражал совершенным сходством. Чтобы он не помялся, Франческа хранила его в кожаной папке. Питер положил подарок в карман куртки у сердца.
— Передай мастеру Вермеру мою благодарность, — сказал он, обнимая девушку. — Когда он напишет твой портрет красками?
— Катарине хотелось бы, чтобы он занялся этим, потому что, когда у него выпадает редкая свободная минутку, это время не всегда удобно для нее, так как приходится бросать домашние дела и позировать ему.
— Так когда же?
— Он никогда не пожертвует моими рабочими часами в мастерской.
— Тогда напиши автопортрет.
На губах ее промелькнула дразнящая улыбка, но глаза оставались серьезными.
— Не сейчас, — сказала она с тем же теплым обещанием, с каким сдержала его страсть до этого.
Вскоре они начали обычную, хотя и прерывистую переписку, его услужливый приятель Герард всегда сообщал, когда намечалась поездка в Делфт. Это был обмен любовными письмами. Никогда раньше Питер не изливал на бумаге свои самые сокровенные чувства, как делал это сейчас в посланиях Франческе, и оба они обнаружили, что старая поговорка: «Разлука способствует влечению сердец» — действительно права, правда, глубина и богатство любви, которую они уже испытывали друг к другу, намного превосходила простое влечение.
Сейчас, этим зимним вечером, Питер в сумерках въехал в Делфт. Звуки веселья и детский смех доносились из большинства домов, пока он проезжал по узким улицам. Он намеревался остановиться в таверне. В первый раз он останется в Делфте на ночь, прежде он до темноты покидал город и проводил ночь в придорожных гостиницах. Сейчас Питер приобрел уверенность, что до тех пор, пока он остается незнакомым человеком в Делфте, он не подвергает Франческу опасности.
Таверна оказалась переполненной, и ему пришлось ждать, пока жена хозяина за стойкой обратит на него внимание.