Золотой выкуп
Шрифт:
— Я их предупрежу. — Сергею Степановичу стало необыкновенно легко и хорошо от того, что найден путь к спасению Намаза. — Так, теперь, пусть не покажется бестактным, сколько же, интересно, готовить денег для господина Панкова?
— Деньги лучше давать частями, — сказал Петр Заглада, не задумываясь, — горький пьяница он. Денежки пустит по ветру, а там и отвернуться может, что с ним сделаешь? А если давать по частям — его можно крепко держать в руках… Но вы, господин, что-то не представились, похожи на чиновника из канцелярии самого господина губернатора, одеты с иголочки, изысканно-вежливы…
— Зовут меня Сергеем Степановичем Рябовым.
— А кто по профессии?
— Доктор.
— Ну и допрос ты затеял! — засмеялся Атамурад Каргар.
— Так вы доктор? — обрадовался Петр Заглада. — Что ж вы молчали до сих пор? Я вас очень прошу, посмотрите мою жену. Болезненная она у меня, бедняжка. Никак не может родить. Доносит до трех месяцев и — выкидыш. Я завтра утром приеду за вами, у меня и позавтракаем. Украинские пироги ели когда-нибудь?
— Выходит, вы украинку умыкнули в эти края? — засмеялся Сергей-Табиб.
— Так я и сам хохол, Сергей Степанович. А если сказать правду, то не я умыкнул ее в эти края, а она — меня. Решила, что в Москве вечно пасмурно, сыро, все мечтала о Туркестане, где всегда тепло и сухо. Вот мы и поехали…
— Кашель есть у нее?
— Больше зимой кашляет. Ладно, мне пора. Скоро на дежурство. Значит, договорились. А за вами, доктор, утром приеду.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. АРБЫ ИДУТ НА САМАРКАНД
Назарматвей, выполняя поручение Намаза, готовил к восстанию русское население Ургутской стороны. Еще он должен был запасти достаточное количество оружия и боеприпасов. Там, в Ургуте, и дошла до него черная весть о пленении Намаза. Назарматвей всю ночь гнал коня и перед рассветом был уже в камышовых зарослях вблизи Джаркишлака. В условленном месте разыскал вооруженных Джавланкула и Амана.
После долгих размышлений они пришли к выводу, что Намаза можно спасти, атаковав тюрьму. Началась подготовка к скрытному переходу в Самарканд. В это самое время на стоянку прибыл Тухташбай, гонец Сергея-Табиба. Рябов послал его к Джавланкулу за деньгами для господина Панкова.
— Их путь, по-моему, гораздо вернее! — обрадовался Джавланкул, узнав, как собираются спасать Намаза самаркандские друзья. — Только вот зря не сказал твой русский дядя, сколько им денег потребуется…
— Чем больше будет, тем лучше, — тут же вывернулся хитроумный Тухташбай. — Таких простых вещей не знаете, что ли?!
— Кому велено доставить деньги? — Джавланкул пропустил мимо ушей дерзость мальчишки.
— Диване-бобо. Вай-бой, до чего лохматая у вас борода, нельзя, что ли, малость подстричь?
— Дивана-бобо — это тот чайханщик, которого Намазбай заместо отца считает? — продолжал допытываться Джавланкул.
— Не заместо отца — настоящим! — вспылил Тухташбай. — Надо поторапливаться, там Намаз-ака небось измучился в тюрьме, а вы только и знаете, что задавать вопросы! Хурджин денег нужно, понятно, целый хурджин!
На рассвете следующего дня в Самарканд отправились две арбы. Выехали специально в воскресенье, потому что в базарные дни дорога на Самарканд оживала сразу после полуночи. Арбы, всадники, пешие… Одни везут пшеницу, другие — рис, женщины в паранджах несут на головах свертки, люди помоложе — мешки за спиной, постарше навьючены хурджинами, чабаны гонят отары овец, на верблюдах везут вязанки дров, — всего и не счесть. Все спешат на Сиябский базар, не забывая по дороге и про цены узнать и молитву сотворить, чтобы купля-продажа прошла успешно и выгодно.
Ночью высыпал легкий снежок. Воздух был студеный, мела поземка. На упряжи передней арбы восседал Тухташбай, на арбе, прислонясь к мешкам с соломой, примостились Улугой и Насиба. В одном из безвинных с виду мешков спрятано пять винтовок, в другом — мешочек золотых монет. Женщины закутаны в паранджи, ноги укрыты чапаном. Они сидят, тесно прижавшись друг к дружке. Словоохотливый Тухташбай болтает, не умолкая ни на минуту. Он уже успел рассказать всю свою жизнь, и в первую очередь о том, как Намаз-ака чуть не силком привел ребят к Сергею-Табибу, как тот поставил их на ноги. Поведал он и о том, какие порядки в доме доктора, в какие игры играют дети в Мужицком кишлаке, в общем, вовсю старался отвлечь спутниц от невеселых дум.
— А на днях я видел Намаза-ака, — сообщил он вдруг шепотом, неожиданно меняя тему разговора.
— Вай, мед твоим устам, братишка, неужто ты видел его? — подалась вперед Улугой, слегка приподняв чачван паранджи. — Почему же ты молчал об этом до сих пор?! Давай-давай рассказывай, когда ты его видел, как?..
— В среду я его видел, тетушка, — зачастил Тухташбай, очень довольный тем, что догадался самый интересный разговор оставить на потом. — Ей-богу, я его видел собственными глазами, как вот вас сейчас. Оделись мы в лохмотья, как ходили раньше, — это нам дядя Сергей посоветовал — и пошли к «Приюту прокаженных». Там знаете сколько нищих? — видимо-невидимо! — и старенькие, и маленькие, есть даже женщины с грудными детишками… Помню, год или два тому назад там одна тетенька умерла. Она упала мертвая, лежит, а малое дитя грудь сосет, ей-богу, своими глазами видел.
— Ты давай, братишка, дальше рассказывай… — сказала Улугой упавшим голосом. — Ты же хотел про Намаза…
— Ах да!.. Стоим мы у тюрьмы, попрошайничаем, смотрим, подъехала арба такая — фаэтон называется — с крытым верхом, арестантов привезла. Подбегаю я к арбе, а из нее вылезает Намаз-ака. Как увидел я его, не удержался, заплакал как маленький, а Намаз-ака кивнул мне и отвернулся, но я все равно увидел, что и у него на глазах слезы выступили…
— Что ты говоришь, это у Намаза-то слезы? — искренне удивилась Улугой. — Да я у него в жизни не видела ни слезинки!..
— Но глаза его все равно были мокрые, — не сдавался Тухташбай.
— Ну а что было потом?
— Потом я побежал на горку за углом — с нее можно видеть, что за стенами тюрьмы делается. Крикнул оттуда, нет ли у него какой нужды. Намаз-ака только махнул рукой и сказал: «Передай привет Насибе-апа и тетушке Улугой!» — Тухташбай приумолк на некоторое время.
— Так и сказал? — спросила молчавшая всю дорогу Насиба.
— Может, так сказал, а может, чуть иначе, но мне показалось, что именно так сказал… — начал изворачиваться Тухташбай.