Золотой выкуп
Шрифт:
— Хорошо, собирайся, поехали.
— Нет, ты не сделаешь этого! — загородили ему дорогу все двадцать джигитов, находившихся при нем в Чилмахрамских пещерах. Они знали, что заложников силой не освободить. Остается единственный путь — сдаться Намазу. Но кто мог согласиться с этим? Насиба, потерявшая разум от горя? Соратники, которые благодаря ему, Намазу, в кои-то веки почувствовали себя людьми?! Нет, решили джигиты: ни Намаз, ни Насиба не должны вмешиваться в это дело. В отряде, слава богу, есть головастые парни. Они уже разведали и знают, что на каждом шагу вокруг тюрьмы, хоромов Хамдамбая и Мирзы Кабула стоят тщательно укрытые от посторонних глаз казачьи отряды в полной боевой готовности. Потому яснее ясного: попытка силой освободить заложников обречена на провал. Однако это не значит, что нет никакого выхода из положения. Надо найти выход, оборотив смелость против подлости, хитрость против хитрости. Другого пути спасения заложников нет.
Выслушав друзей, Намаз и Насиба несколько успокоились. Отряд в ту же ночь с большими предосторожностями перебрался в камышовые заросли поблизости Дахбеда. Шернияз с пятью джигитами проследовал, не останавливаясь, дальше. С ними увязался и Тухташбай. «Пусть идет, — разрешил Намаз, — парень он смышленый, может пригодиться».
Плана определенного у Шернияза не было, он рассчитывал, что план появится на месте.
Вчера прождали весь день. Шернияз с отрядом не вернулся. Вечером по их следу отправился Кабул с несколькими джигитами, переодетыми дервишами. Тоже как в воду канули.
Сегодня утром Назарматвей тронулся в путь. Его ребята оделись под русских крестьян, ищущих поденную работу. И от них пока ни слуху ни духу.
«О боже, неужели все попались или погибли в неравной схватке?! — думает Намаз, приходя в отчаяние от собственного бессилия. — А что тут невероятного? Ведь наши враги везде имеют глаза и уши. Малейшая оплошность — глядишь, влип…»
Солнце, медленно тускнея, покатилось за горизонт. Над камышовыми зарослями навис легкий туман от прогретого солнцем болота. Ветерок, днем изредка тянувший от реки, словно тоже прикорнул: все кругом притихло, замерло, затаилось, точно в ожидании какого-то важного решающего события.
— Намаз-ака! — донесся приглушенный голос Авазшера-дозорного, спрятавшегося в густой кроне тала на берегу реки. — Всадник!
Намаз с Насибой проворно вскочили и стали вглядываться. Да, по степи к реке во весь опор мчался конник. Он то появлялся, то исчезал в складках степи, густо заросшей травой, как арбуз, плывущий по волнам бурной реки. Кто бы это мог быть, какую весть несет?.. Вроде похож на Тухташбая… Да, это он и есть.
— Едут, едут! — звонко закричал Тухташ, приближаясь к Шуртепе, где стояли Намаз с Насибой.
— Кто едет? — сбежал вниз Намаз, навстречу Тухташу.
— Сейчас объясню, сойду вот, — ответил запыхавшийся мальчишка. — Невестушки едут!
— Какие еще невестушки?
— Насиба-апа, и вы здесь? Как хорошо все складывается! Надо встретить невестушек как полагается. Разложите быстренько костерок. А бубна у вас случайно не найдется, нет? Ия, вы что, плакали? Нет? Тогда, может, вас оса ужалила, вон ведь как веки опухли…
— Какие невестки, тебе говорят? — заорал Намаз, теряя терпение. — Что за чушь ты несешь?
— Сказал же сейчас, значит, сейчас! — Тухташбай расстегнул ворот рубахи, стал обмахивать разгоряченную грудь. — Водички попить у вас тут не найдется? Нет? Ну и сторожей вы по дороге понаставили — я уж устал останавливаться на каждом шагу. А насчет невестушек я верно вам сказал. Едут они, миленькие, едут. Это жена Хамдамбая, старая карга-бекша, две невестки Байбувы, и маленькая такая, с бусинку, женушка хакима Мирзы Кабула, — все едут прямехонько сюда. Целая арба невесток. И двое детишек еще им в придачу! Ха-ха-ха!..
— Сделай одолжение, объясни по-человечески, — хмуро буркнул Намаз.
— Шернияз-ака, как в ту ночь добрались до верных людей, сразу начал выяснять положение. Оказалось, к заложникам никак не подступиться, ну хоть убей! Столько солдат их караулит, точно самого белого царя. И тут кто-то шепнул Шерниязу-ака, что жена Байбувы с невестками каждое воскресенье ездят мыться в самаркандскую женскую баню «Ученая тетушка». Обрадовались мы нежданной удаче, стали ждать. И вот, едва крытая зеленым бархатом арба выкатила из кишлака, увязались за ней. Однако до самого Самарканда, как нарочно, дорога была полна народу. Думаем, ладно, подождем, пока они попарятся, грязь с себя смоют. Куда там! Эти ханум вместо бани прямиком подались в ювелирную мастерскую еврейского бая. Вошли в лавку, чачваны откинули с лиц, что старая, что молодые, выпучились бесстыжими глазами на товар (я тут все рядом вертелся): «А почем это кольцо?», «А почем эти серьги?» Просто терпения никакого не стало, так долго они принюхивались и приценивались ко всему, хотя купили всего-то две позолоченные побрякушки. Наконец, слава богу, выбрались. К счастью, в бане недолго пробыли, гораздо меньше, чем у ювелира: то ли слишком жарко показалось, то ли не больно любят мыться, как наш Хайитбай, — во всяком случае, глядим, скоро вылезли, красные, как помидорины, заспешили домой. Поехали. Когда пересекли реку через мост, глядим, кругом ни души. Джигиты остались прикрывать, а мы с дядей Шерниязом пустили коней вскачь, подобрались к погонщику вплотную да сказали тихо так, внушительно: «Именем мстителя Намаза приказываем: слазь с коня!» Тот заартачился было, но, как увидел наставленные на него револьверы, присмирел, взмолился: «Слезу, братцы, слезу! Только свяжите меня да бросьте на дороге, а то бай сживет меня со свету!» Я перепрыгнул на извозчичье место, покатил дальше, а Шернияз-ака поволок кучера в арык, связывать. Еду я, еду себе и вдруг слышу, как из-под бархатного полога скрипучий голос раздается: «Хей, Бер-ди-и-ику-ул, что-то твоя арба не той дорогой едет, а?». Что правда, то правда, мы давно уже свернули с тракта и мчались по голой степи. «Что вы, тетушка, — отвечаю я бекше в тон, — дорога как раз та, правильно моя арба едет!» А старуха опять за свое: «Что-то и голос у тебя не тот, Бер-ди-ку-ул!» — «И вовсе я не Бер-ди-и-ку-ул, Тухташбай меня зовут! — разозлился я. — И сидите там, не высовывайтесь. Я везу вас прогуляться!» Боже, что тут началось! Я думал, оглохну: крики, плач, проклятия!.. Ну да, слава богу, вскоре Шернияз-ака с ребятами нас догнали. Оставил им невестушек, сам вперед помчался. Насиба-апа, приготовьте бубен, они скоро подъедут. А свадебную песню я сам спою. Значит, нет у вас воды? Пойду к реке, напьюсь наконец. А то у меня внутри так горит, что вот-вот дым из ушей повалит!
Тухташбай вприпрыжку направился к реке, распевая во все горло:
Девица, не плачь, Ёр-ёр, не надо! Или ты своей судьбе Не рада? Твою свадьбу За рекой справят, В камышах навеки Жить оставят. Девица, не плачь, Ёр-ёр, не надо!Начинало темнеть, когда из камышовых зарослей стали появляться группки солдат в форме. Это были джигиты Кабула и Назарматвея, которые за прошедшее время успели еще раз поменять обличье. Вскоре подкатила арба, забрызганная болотной жижей, покрытая пылью и песком. Правил упряжью Шернияз. Подъехав к Намазу, он спрыгнул с облучка, сложил руки на груди.
— Молодец, брат, здорово сработал! — похвалил его Намаз.
Он приподнял край бархатного полога и произнес ласково:
— Добро пожаловать, дорогие госпожи!
Женщины сидели, тесно прижавшись друг к дружке, молчали.
— Сколько вас тут, что-то никак не могу сосчитать?
Никакого ответа. Намаз зачем-то сильно пнул ногой колесо арбы, взял Насибу за руку — ее колотило как в лихорадке.
— Дядюшка Абдукадырхаджа, принесите карандаш и бумагу.
Свет луны оказался слишком слабым, чтобы можно было писать. Пришлось спуститься в низину, разжечь небольшой костер. Изрядно помучившись, Намаз составил письмо.
«Старый безбожник Хамдамбай!
Слушай меня внимательно, старый лис, привыкший творить подлости чужими руками. Хотя моих родственников заключили под стражу нукеры волостного управителя и ими командовал твой подлый сын Заманбек, всем ясно, что этот коварный план замыслил ты. Потому твоя жена, двое невесток, двое внуков, а также супруга нового волостного пса Мирзы Кабула находятся у меня. Чтобы получить их в целости, сохранности, ты должен к утру завтрашнего дня развести моих родственников по домам со всем подобающим почетом и уважением, а также поклясться никогда больше не совершать подобную низость. В противном случае я отдам всех трех молодух по законам шариата в жены своим джигитам, а жену твою сделаю своей рабыней, которая будет стирать мне белье. Я все сказал. Ты знаешь, что слово мое твердо.