Золотой выкуп
Шрифт:
Решили, что письмо отвезет в Дахбед Шернияз, поскольку он знал, как можно пробраться к доверенным людям. Переодевшись с помощью Назарматвея в благообразного «старца», Шернияз исчез во мраке ночи.
На лагерь опустилась напряженная тишина. Но вскоре ее нарушили заложницы. Поначалу они хранили горделивое молчание, потом, видимо, поняли, что дело серьезно: заголосили, запричитали, призывая в помощь аллаха. А старуха — жена Хамдамбая — посылала страшные проклятия на голову Намаза и его джигитов.
В эту ночь могло случиться всякое. Поэтому Намаз выставил за рекой две трети джигитов в засаде, сам остался на Шуртепе со считанным числом людей. «В случае чего арбу в реку — и делу конец, —
Шернияз появился в лагере на следующий день, когда солнце висело уже высоко над головой. Еще издали он показал Намазу скрещенные над головой руки, сообщая, что все в порядке. Подскакав, он осадил коня и протянул Намазу свернутую в трубку бумагу. Вот что было в ней написано:
«Уважаемый Намазбек!
Господин бай нижайше заявили, что имевшее место неприятное происшествие никак не исходило от его личности, а выполнено в соответствии с приказами господина Гескета и волостного управителя Мирзы Кабула. Господин Байбува утверждает, что свидетелем его невиновности является сам всевышний. Однако господин бай всегда желали примирения с вами, мечтали жить в дружбе и взаимном уважении. Посему они приняли на себя благополучное разрешение случившегося неприятного происшествия, а также обещают позаботиться о дальнейшем спокойном жительстве Ваших любимых родственников. Нижайшая просьба господина бая, в ответ на его великодушные поступки такова: возвратить оных страдалиц безущербно, а также сохранить в тайне случай их пребывания в Вашем лагере, дабы пресечь людскую молву и кривотолки.
С уважением и почтением к Вам
— Так, так, — усмехнулся Намаз, комкая в руке письмо. — Сын, значит, берет людей, бросает в тюрьму, а почтенному отцу о том совершенно невдомек! М-да! Почему так долго задержались, Шернияз?
— Я проследил, как они выполнят свое обещание, бек. Все узники в целости-сохранности доставлены по домам.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НЕГОДЯЙ ПЫТАЕТСЯ СПАСТИСЬ
— Знай, Намаз, дни твои сочтены!
— Нет, я не умру, пока не расквитаюсь с тобой.
— Вор, грабитель!
— Попридержи язык.
— Разбойник!
— Развяжите его, — приказал Намаз.
Шернияз и Назарматвей неохотно развязали стянутые веревкой назад руки Заманбека. Сын был точной копией отца: такой же рослый, жилистый, сухощавый. Такое же вытянутое лошадиное лицо. Большой нос. Вздутые на висках вены. Проницательный взгляд. Глядя на Заманбека, можно было подумать, что перед тобой сам Хамдамбай, только помолодевший на несколько десятков лет. Еще и часа нет, как Назарматвею посчастливилось взять Заманбека и доставить в «Одинокую чайхану», где с вечера собрались джигиты посовещаться. Это была идея Намаза: рассказать соратникам все, что осталось в памяти от беседы с Морозовым, узнать их мнение о предложении Морозова держать связь с социал-демократической партией.
Когда Намаз кончил говорить, Арсланкул, который, казалось, дремал до сих пор, вдруг вскинул голову и махнул рукой:
— Да бросьте вы, Намазбай, в самом деле. Я их хорошо знаю, этих говорунов: все они, как один, трусливы и себе на уме. Сами небось боятся в огонь лезть, вот нас и науськивают. Вот скажите сами, раз вы их так зауважали: есть ли у них какое-нибудь оружие или нет? Разве одной болтовней свалишь врага? Смешно ведь даже подумать!
— У них, говорит домулла Морозов, другого рода оружие, — не совсем уверенно ответил Намаз.
— Какое же это оружие? — не унимался Арсланкул, оглядев собравшихся, словно призывая их в свидетели, как ловко он загоняет в угол зазнавшегося предводителя.
— Их оружием является что-то такое… революционной идеей называется.
— Но что это за оружие? — пристал Арсланкул. — Пушка ли это, бомба ли, что?
— Сказать честно, Арсланкул-ака, я и сам не очень-то хорошо понял, что это такое, — признался Намаз.
После долгих препирательств все же порешили заключить союз с людьми Морозова. Для этого социал-демократы должны прислать своего человека, желательно мусульманина, если таковой у них найдется. Коли договорятся, помогут раздобыть оружие, тогда намазовцы не пожалеют помощи.
Дверь чайханы вдруг с треском распахнулась, и на пороге возник Тухташбай, вымокший под дождем до нитки. Часовой у двери не хотел его пропускать и все еще крепко держал мальчишку за шиворот.
— Тухташбай, ты? — удивился Намаз.
— Ну да, я, кто же еще?! Вы только посмотрите на этого лопоухого, — указал на часового Тухташ, выбивая зубами дробь. — Не хотел меня пропускать, а? Лучше бы ты побрился, а то оброс, как ведьмина бабушка. Намаз-ака, я вам срочное письмо доставил. И еще — вот этот сверток.
Намаз принялся читать.
«Намазбай!
С помощью создателя, а также своих верных людей, я, кажется, теперь смогу доказать, что совесть моя чиста перед Вами. Господь бог, видно, предназначил именно мне разыскать насильника, укравшего дочь дядюшки Джавланкула, Одинабиби. Бедную девушку выкрал Ваш и мой враг Заманбек, сын известного Вам Хамдамбая. В том злодеянии участвовали с ведома Лутфуллы-хакима четверо нукеров. Один из этих джигитов, клянясь на Коране, засвидетельствовал, что по дороге в Джаркишлак и в самом Джаркишлаке Заманбек заставлял нукеров выкрикивать: «Прочь с дороги, волостной управитель Мирза Хамид с нукерами едет!» Когда означенную девицу доставили в степь, Заманбек имел желание снасильничать над нею. Девушка оказала сопротивление, вырвалась из рук негодяя и побежала в сторону кишлака Чумичли, надеясь на защиту и спасение. Однако Заманбек догнал Одинабиби, после чего опять произошла яростная борьба, во время которой Заманбек, не рассчитав сил, удушил свою жертву. Поняв, что девушка мертва, он несколько раз сожалел вслух: «Нехорошо вышло, нехорошо, видит бог, я не хотел ее убивать». Затем Заманбек велел нукерам тут же закопать труп, а чтобы джигиты молчали, раздал им по кошельку с золотом.
С помощью вышеназванного нукера, беспредельно мучимого угрызениями совести, мне удалось под покровом ночи разыскать могилу бедной девушки. Высылаю Вам куски ситцевого платья, в которое Одинабиби была одета в тот день. К ним также прилагаю кошелек с деньгами, из коих совестливый человек не тронул ни гроша, — улику сию полагаю немаловажной.
Намаз несколько раз перечитал письмо, каждый раз содрогаясь. Джигиты все притихли, чувствуя, что произошло неладное. Наконец Намаз овладел собой — лицо окаменело, глаза заметно сузились. Позвав Назарматвея, он вышел в узенький коридор чайханы. Дал другу прочитать письмо…
— Я сейчас же поеду, убью его на месте.
— Погоди, не надо пороть горячку. Вначале надо решить, как действовать.
— И решать нечего. Казаки из Дахбеда ушли. Хамдамбай и его выродок чувствуют себя сейчас в полной безопасности. Так что не беспокойся. Ты только отпусти меня.