Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы
Шрифт:
– Никуда не подевались. Они часть творческого процесса.
Это было произнесено с таким пафосом, что я подумала: «Ага, а вы сами – доктор кукольных наук. Мадам Карабас Барабас!»
Администраторша вредно прищурилась.
– А ну-ка, возьмемся за руки, – приказала она. – Покружимся, покружимся!
Комната и шаль Морены Ивановны слились в разноцветное пятно. Когда я, покачиваясь, остановилась, администраторши рядом не было. Зато был слышен разговор. Мужчина с маленьким подбородком и манерами старомодного слуги говорил о своей жене, что она
– У вас есть воображение. И смелости достаточно. Вам следует посмотреть настоящий спектакль, – решила администраторша, задумчиво помассировав свой перстень.
– Кукольный?
– Да. Просто куклы разными б-бывают.... Соглашайтесь! Наш театр поможет вам … Чтобы вы не повторили одну ошибку.
– А это не опасно? У меня вообще-то ребенок маленький.
Она не слишком уверенно покачала головой:
– Если скажете «нет», настаивать не буду. Я дама покладистая.
Но я уже почувствовала прилив шальной храбрости и согласилась.
Тогда Морена, подойдя ко мне вплотную, заговорила совсем другим тоном – будто речь шла о спасении души:
– П-пойдешь на первый же шум. Не оборачивайся, если тебя позовут, чей бы голос ни был.
Изо её рта пахло леденцами от кашля, на лбу блестела плохо припудренная бородавка – это успокаивало. Но краем глаза я успела заметить, что на столе у администраторши шевелит рожками золотая улитка.
– Главное, не разговаривай ни с кем. Ты – зритель.
Убедившись, что я запомнила её наставления, она за плечи подвела меня к распахнутой двери, слегка подтолкнула, и я снова очутилась в кромешной темноте. «Зоя, Зоя, куда ты?» – закричали и заплакали за моей спиной. Голос был похож на мамин. Потом муж позвал: «Заяц!». Я не обернулась.
Мне казалось, что я бреду тем же знакомым коридором, пока стена не уплыла из-под руки. Вдали закричала морская птица, я неуверенно пошла на её крик и увидела слабый просвет. Это был выход. Там тоже было темновато, но мне достаточно было одного взгляда на пейзаж с островерхими пагодами и домиками на сваях, и одного вдоха влажного пряного воздуха, чтобы понять – спектакль будет на восточную тему. Вот это театр!
Внизу с тихим плеском покачивалась привязанная к опоре лодка. Возле соседнего дома тоже были лодки. Этот город располагался на воде, как Венеция.
– Оставь меня в покое, Лек! – закричали из комнаты, где горел слабый огонек.
Я на цыпочках прошла по рваным циновкам. Губастый парень в мятых коротких штанах сидел на полу перед миской супа и грубо хватал девушку, которая ему прислуживала.
– Ты о себе много возомнила, а сама даже томхакаи сварить не умеешь, – со смехом сказал он ей. – Деревенщина.
– Тяй-йен-йен! Не трогай её, сынок. Ей надо хорошо выглядеть сегодня,– проворчала из угла похожая на жабу женщина. – Эй, Маи! Намажься как следует. А то будешь, как цыпленок без пуха.
– Тётя, я не хочу, этот китаец такой старый! – взмолилась девушка.
– Ну и что? Лучше быть зазнобой у пожилого, чем рабыней у молодого!
– Однажды я тоже стану богатым, как этот Чанг Жень, – с завистью сказал Лек.
– Хфа, – фыркнула его мать, – не стремись к невыполнимому, не то надорвешься. Видел, какую кучу слон накладывает? Сможешь наложить такую же?
Лек самолюбиво дернул плечом и проворчал:
– Эти китайцы ведут себя, словно властители мира.
– Они и есть властители…
Меня говорившие не увидели. Меня вообще в этом городе никто не видел, как я вскоре догадалась. Лишь на Висаха Пуджа, когда народ с благовонными свечками и цветами ходил вокруг храма, один монах двинулся в мою сторону. Но тут же передумал, словно его остановило что-то за моей спиной. Голая собака Морены Ивановны меня охраняла (я слышала рядом частое собачье дыханье и поскуливанье), или администраторша самолично следила за порядком? Её золотая улитка померещилась мне один раз среди солнечных зайчиков в речном водовороте.
Спектакль оказался документальным, как сама жизнь. Переносясь из одного места в другое и наблюдая сценки, я почувствовала, что вспоминаю этот мир, будто бывала здесь прежде. Мне только трудно было поверить, что всё это пело и шумело, плескалось и благоухало, распуская свои влажные лепестки, для одной-единственной зрительницы – меня…
Город у воды назывался Аютхайей, а история крутилась возле жившей там в незапамятные времена сиамской девушки. Она была сиротой, которую тетка взяла из деревни в столицу, чтобы иметь бесплатную служанку. Но Маи выросла красивой, и тогда теткины планы расширились.
Она познакомила племянницу с китайским купцом, чья огромная джонка с красными парусами, похожими на расправленные крылья дракона, останавливалась в Аютхайе по пути в Персию. Купец обычно дополнял местной посудой свой бесценный груз сине-белого фарфора и зелёного селадона.
В первое же свидание Чанг Жень захотел подарить Маи дорогое нефритовое ожерелье, но сирота отказалась.
Потом она, свернувшись нагим клубочком, лежала и смотрела на строгий профиль гостя, на его седеющие виски.
– Вот как бывает… – он с грустью провел пальцем по стоявшим на полу колокольчикам с изображениями слонов. – Нашёл прекрасное дерево, а топор сломан.
Маи захлестнула волна жалости к мужчине.
– В другой раз всё получится, – и девушка робко погладила китайца.
Она оказалась права: во время следующего визита её гость был таким, каким хотел: то нежным, то жестоким. И были мгновения, когда он терял голову, как мальчишка. В знак благодарности за удовольствие господин Чанг разложил перед Маи деньги. Но она снова отказалась, потому что решила оставаться хозяйкой хотя бы собственной душе. И обескураженный китаец подумал, что эта девушка не похожа на других.