Золотые камни
Шрифт:
— Дорогая, меня насильно выдали замуж. Разлучили с родными краями. Я живу среди чужих людей. Мой живот пытаются набить ребенком нелюбимого мной человека.
— Не говорите так! — пискнула Флавия, в ужасе прикрыв рот маленькой ладонью, и быстро оглянулась на приоткрытую дверь обеденной.
Ольма пропустила этот возглас слабой девчонки мимо ушей.
— Я спасаю умирающих младенцев и исцеляю больных людей одним прикосновением руки, — добавила она. — Как ты думаешь, дорогая, есть ли что-нибудь невозможное для меня, Повелительницы Жизни?
Потупившись, Флавия промолчала.
— Отыщи
— Нет!.. — прошептала Флавия. — Простите, Ваше Величество. Я не ввяжусь в этот страшный грех…
Ольма горько усмехнулась и отвернулась от нее. В душе заклубилась серыми пыльными завитками злость.
— Страшный грех, говоришь? — глухо произнесла она, кусая губы от боли. — А ты никогда не думала, моя дорогая Флавия, что тринадцать лет назад твоя мать в панике металась по восточному кварталу и искала эти травы?
Нежно-розовые щеки девушки резко побелели, глаза мгновенно наполнились слезами. Она отшатнулась от Ольмы, словно от прокаженной, сгорбилась и медленно поплелась к двери. На миг Повелительницу Жизни охватило знакомое чувство стыда и сожаления, но потом она собралась с духом.
— Куда это ты, Флавия? Ты должна мне прислуживать, — ровно сказала императрица. — Ты забыла принести к обеду розовую воду. Ступай и не медли.
Девочка вздрогнула, поклонилась и опрометью кинулась из покоев, закрывая лицо руками.
Ольма села за стол и принялась за трапезу. На обед подали рыбу, крылышки куропатки, зелень, фрукты и молодое вино. Она решила разделить пищу с Флавией, когда вернется, чтобы искупить свою жестокость. И, когда понурая служанка несмело вошла в обеденную комнату, неся чашу с розовой водой, Ольма ласково ей улыбнулась.
— Прости мои слова, Флавия. Не держи зла.
— Я не обиделась на вас, госпожа, — пролепетала девочка. — К тому же… вы сказали все верно…
— Ну вот и славно. Не грусти, моя дорогая. Принеси еще одну тарелку и раздели со мной обед.
Флавия посмотрела на госпожу с огромным удивлением и Ольма одарила ее новой улыбкой. Если нужно усыпить бдительность всех, кто в ее окружении, слуги тоже входят в это число. Главное — не позволять им слишком многое.
Так прошло еще несколько дней — быстрых, теплых и немного душных. Ранняя осень в Ветамии немногим отличалась от позднего лета, разве что листва олив, дубов и кипарисов сменила окрас с зеленого на желтый и красный. Сет смеялся и декламировал стихи про янтарное золото и яркую медь, которыми Мириты окрашивают природу, готовя ее к зиме.
Слушая этого энергичного черноволосого человека со смуглой кожей и карими теплыми глазами, Ольма сдержанно улыбалась и понимала, что никогда не сможет полюбить его. Не потому, что он ей противен или отвратителен с виду — нет, это не так. Но она не испытывала к императору ни одного любовного чувства, как бы не искала их в глубине своей измученной души.
А его, судя по беспечному поведению, вовсе не заботило отношение жены к нему.
Зачем тогда Сет вообще выбрал в жены первую же девушку из толпы? Пусть она и благородная, пусть и повелевает жизнью, но прежде Ольма льстила себе мыслью, что императору приглянулись в ней не только эти
А потом ей в голову пришла идея побега.
Этот план, легкий в исполнении, как казалось на первый взгляд, мог стоить жизни страже, рабам, прислуге и даже Флавии. Если император разгневается, то может казнить всех, кто встанет на его пути. Ольма видела, с какой яростной ненавистью Сет смотрел на Брентора, и больше всего боялась их столкновения. О будущем слуг она старалась не думать.
***
Магия входила в сон Ольмы каждую ночь. Даже после исполнения супружеского долга с Сетом она погружалась в свою вторую ипостась. Светловолосая молодая женщина в длинном белом платье до пят и черной накидке стремительно перемещалась между разными домами Фиалама. От нищих лачуг до роскошных поместий. Везде рождались дети и везде нужна была ее помощь.
Прав тот, кто говорит, что дети в Фиаламе рождаются по ночам.
Возможно, в других странах есть другие Повелительницы Жизни и действуют они иначе, точно Ольма не знала. Это славно. Одной бы ее не хватило на всех. Наверное, божеств, повелевающих смертью и жизнью, очень много в мире Акеман, поэтому с ней и Брентором не церемонились. А Брентору не полагаются даже хорошие владения, хоть он и листар. И благородных подданных у него только двое, а не четверо, как у каждого из листаров!
Мысли о Бренторе причиняли Ольме боль и вгоняли ее в тоску. Она научилась существовать с нелюбимым человеком, но не могла жить без любимого. Брентор ожидаемо не писал писем и не давал о себе знать через других людей. Возможно, ему просто не давали.
Первый месяц Осеннего Тепла стремительно подходил к концу. Пора было что-то решать, пока не наступили холода и ливни.
— Флавия, у меня бессонница, — обронила она за одним из скучнейших обедов. — Принеси мне к вечеру сонного отвара, я выпью за ужином.
Добрая Флавия давно забыла обиды, нанесенные Ольмой, и без промедления выполнила приказ.
Тут у Ольмы появилась задача сложнее — притворяться остаток дня веселой и беззаботной. Хотя до самого ужина ее глодала тревога: а вдруг затея сорвется? Ревность супруга, замена служанки, усиление караула во дворце — да все, что угодно могло случиться. Но сейчас спокойствие стало ее главным оружием.
Флавия подала госпоже глиняный сосуд с сонным питьем на одну ночь, и та, благосклонно улыбнувшись, поставила его на стол.
— А теперь приступим к трапезе, — промолвила Ольма с легкой улыбкой.
И, как только служанка отвлеклась, вылила все содержимое сосуда в чашу с разбавленным вином Флавии.
Очень скоро девушка уснула, уронив голову на грудь.
С уст Ольмы сорвался облегченный вздох.
За окнами еще не успело стемнеть, в это время слугам дозволено покидать дворец, чтобы исполнить мелкие приказы господ, вроде доставки писем или небольших покупок. Не теряя даром времени, Ольма собралась в путь. Темно-серый плащ, неприметный и прочный, он защитит ее от дождей и любопытных взглядов. Тяжелые с монетами — она расплатится ими за ночлеги и пищу. И, наконец, лошадь. У Флавии была своя кобылка, смирная и медленная, только Ольма не собиралась седлать ее.