Золотые мили
Шрифт:
Больше всего Салли огорчало неодобрение Тома. Он не мог преодолеть свое недоверие и неприязнь к Фриско; ему неприятно было, что Фриско засиживается у них в гостиной, точно у себя дома, что он допускает фамильярности в разговоре с Салли.
— Просто не понимаю, как ты можешь терпеть этого человека, — с раздражением сказал Том матери.
— Мне и не нужно терпеть его, — твердо отвечала Салли. — Мне приятно быть с ним. Это не так просто объяснить, сынок. Как-то раз я ведь уже рассказывала тебе об этом. Я очень долго делала то, что должна была делать. Теперь я хочу делать то, что мне нравится.
— Прекрасно, мама, пусть будет по-твоему, — сказал Том.
— Вот именно, — подтвердила Салли.
Однако Том стал реже навещать ее. Эйли же с детьми каждую неделю приходили к ней на часок-другой. У Тома с Эйли было уже трое детей — девочка и два мальчика. И Билли часто забегал после школы с криком: «Здравствуй, бабушка!». Это был крепкий, смышленый, неугомонный мальчишка, вечно голодный и способный в любую минуту уплести пирожок или яблоко, которые Салли всегда припрятывала для него.
Салли вздохнула с облегчением, услышав от Эйли, что Том думает бросить работу под землей. Последнее время он неважно выглядел, и Салли пришла в отчаяние, узнав, что на первом же медицинском осмотре в диспансере Том получил «черный билет». Диспансер этот был недавно открыт федеральными властями в Калгурли для борьбы с ростом заболеваний среди работающих в горной промышленности.
После 1905 года четыре раза назначались королевские комиссии для обследования условий работы на рудниках и влияния их на здоровье рудокопов. Показания горняков и сообщения комиссий вскрыли, какое ужасающее количество человеческих жизней ежегодно губят газы и пыль, образующиеся после отпалки динамитом, антисанитарные условия труда и плохая вентиляция. В официальных отчетах союза горняков эти случаи заносились в рубрику «смерть от естественных причин». А сколько еще гибло от несчастных случаев!
Салли помнила, что заявил однажды председатель одной из комиссий:
— Нас интересуют не заболевания горняков и не то, как это отражается на интересах хозяев, — мы подходим к проблеме с государственной точки зрения. Потеря каждого взрослого рабочего наносит государству материальный ущерб.
Узнав об этом, Динни пробурчал:
— Рудокопы мрут как мухи, а некоторые господа думают при этом только о потере прибылей.
Салли многое узнала из фактов и цифр, опубликованных комиссиями. И прежде всего — как губительна сама по себе работа рудокопа, не говоря уже о несчастных случаях. Мысль об опасности, грозящей всем, кто работает под землей, никогда не покидала Салли; она вечно была в страхе за Тома и уже давно умоляла его бросить работу в забое.
Почти каждая женщина — жена или мать рудокопа — знала из отчетов комиссий, что «всякий, кто в двадцать лет начинает работать под землей на прииске, где имеется кремнистая порода, — а она есть почти везде, — лишится трудоспособности к пятидесяти годам, а то и гораздо раньше, если будет продолжать работать в забое. Иначе говоря, он потеряет треть, а возможно, и больше половины нормальной трудовой жизни».
По мнению врачей, почти у каждого, кто работает под землей, где воздух насыщен минеральной пылью, неизбежно развивается фиброз. «Уж если фиброз начался, вы не расстанетесь с ним до конца дней своих», — сказал как-то доктор Митчел. На первых порах фиброз не дает себя знать, даже не отражается особенно заметно на здоровье и не мешает работать под землей, однако продолжительная работа в атмосфере, насыщенной пылью и газами, убивает медленно, но верно.
— Рудокоп обычно работает до тех пор, пока не свалится. Его подтачивает не туберкулез, а силикоз, — заявил один из врачей, выступавших перед комиссией. Страшные вещи происходили на некоторых рудниках. На Великом Фингале в Дэйдоуне, например, за пять лет умерло около половины всех работавших там молодых итальянцев. Один рудокоп под присягой заявил, что за последние десять лет перемерли почти все рабочие Великого Фингала, которых он знал, особенно итальянцы, работавшие в вертикальных выработках. Кремнистая пыль на больших отвалах губит также здоровье жен и детей горняков. Не менее вредна и пыль белого кварца, разбиваемого толчейным станом; в Бопи-Вейл, например, она, как облаком, окутывает жилища горняков и впивается в легкие мужчин, женщин и детей.
Породу в районе Боулдера считали не такой вредной для здоровья, но все же отвалы, громоздившиеся близ рудников серыми и желтыми холмами и остроконечными пирамидами, были проклятьем для города. Малейший ветерок подымал здесь тучи пыли, осыпая ею дома и людей на улицах. На Калгурли, Лейк-Вью и Стар стали делать отвалы в виде длинных баррикад, вместо того чтобы нагромождать их высокими холмами, но женщины по-прежнему проклинали отвал у Золотой Подковы, горою возвышавшийся над городом, так как их квартиры и кухни при малейшем ветерке оттуда засыпало песком. Они трудились, не покладая рук, безуспешно стараясь поддержать чистоту в доме.
Как указывал в своем отчете санитарный инспектор, неудивительно, что рабочие плохо проветривают свои жилища и почти не открывают окон. Женщины всячески борются с зараженной миазмами пылью, несущейся из мусорных ящиков и с улиц, заплеванных сотнями чахоточных горняков; они стараются оградить свои жилища и пищу от этой пыли. На участках близ разработок свыше четырех тысяч иностранных рабочих с женами и детьми жили в лачугах, сооруженных из старой жести и мешковины. Говорили, что они прилично зарабатывают и могли бы построить себе лучшие дома, но строительные материалы были дороги, а рудокоп никогда не может быть уверен, сколько еще он протянет и долго ли будет у него хоть какой-то заработок.
Почти все иностранцы стремились поднакопить денег, уехать с приисков — либо к себе на родину, либо на побережье, — и там завести какое-нибудь собственное дельце. Когда они все же строились, то воплощали в своих домиках заветные мечты: веселые, причудливые маленькие виллы резко выделялись среди унылой монотонности горняцких жилищ, которые тянулись вдоль бесконечных улиц, — совсем одинаковые коробки из досок и гофрированного железа, выбеленные известкой, облупившиеся от дождей и бурь, изъеденные красной пылью.
Хотя условия жизни и труда рудокопов несколько улучшились после отчета первой комиссии, производившей обследование, однако рабочие не были удовлетворены тем, как проводятся в жизнь ее предложения. Лишь некоторые из них включили в новое трудовое законодательство, но очень многие важные предложения были либо видоизменены, либо вообще оставлены без внимания. В соответствии с указаниями комиссии были переоборудованы подземные уборные, а также площадки, где рудокопы завтракают и отдыхают во время перерыва; в раздевалках были установлены умывальники; несколько улучшена — хотя далеко не достаточно — вентиляция. Люди жаловались, что ширина стволов шахт оставлена прежней. В некоторых шахтах главный ствол, по которому спускалась клеть, служил единственным каналом для доступа воздуха на дюжину горизонтов и на соответственное количество забоев. Рудокопы могли бы назвать немало горизонтов, лишенных вообще какой бы то ни было вентиляции, где приток воздуха был не ближе трехсот футов от места работы и не было ни одного гезенка, ни одной выработки, по которым могли бы отходить пыль и газы. Весь дым от взрывов оставался в забое. Запах газа еще чувствовался в дыхании рудокопов, когда они выходили из шахты после смены.