Золотые мили
Шрифт:
Помнится, когда я подбежал поближе, я еще подумал — удастся ли мне миновать проволочное заграждение и не получить пулю, но когда оставалось всего ярдов десять — пятнадцать, она, окаянная, достала меня. Совершенно не помню, как я упал, но ощущение было такое, словно меня кто ударил в грудь. Словом, я грохнулся по всем правилам и тут увидел, что вокруг полно ребят, которых тоже подбило.
До меня не сразу дошло, что же, собственно говоря, случилось. Я стал задыхаться, кашлянул — и сплюнул сгусток крови. Один парень, что лежал ярдах в десяти от меня, крикнул: «Эй, дружок, тебя куда звездануло?» Я показал на грудь. «А меня — прямо в зад», — сказал он. Он лежал, приподнявшись на локте. Через несколько минут как раз позади меня разорвался снаряд и прикончил его.
Казалось, около часа прошло с тех пор, как мы вылезли из окопов, а на самом деле, должно быть, не больше десяти минут. Пули сыпались градом, и вокруг рвались снаряды. Пытаться отползти куда-нибудь казалось форменным самоубийством, так как тут нас слева прикрывал небольшой холмик. Однако Перти, тяжело раненному в ногу, удалось благополучно добраться до своих; тогда я тоже решил попытать счастья.
Я пополз было назад. Винтовку я бросил, но патронташ не снял. Чувствую, что не могу ползти. Помучившись порядком, отстегнул все же патронташ левой рукой. Правая не очень-то меня слушалась: пуля задела грудные мышцы. Я стал перекатываться, пока не докатился почти до самого окопа, а там один паренек бросил мне обмотки, привязав к концу камень. Я, конечно, поймал, можешь не сомневаться. Тут он живо подтащил меня, и я очутился в безопасности.
Почти одновременно со мной в окоп свалился Гарри Маллет, и мы вместе стали пробираться по ходам сообщения к медицинскому пункту. Нам сделали временную перевязку и направили в палатку Красного Креста, где уже было множество наших. Ну, кого тяжело ранило, тех, понятно, несли на носилках, да еще тех, у кого были перебиты ноги, а большинство сами брели потихоньку. Ребята думали, что я отправлюсь на тот свет, так как крови я потерял порядком, да и харкал кровью здорово, но я, право, не так уж плохо себя чувствовал.
Итак, значит, врачи заштопали нас, а потом рассовали по палаткам, дожидаясь, пока можно будет отправить на побережье. У них там существует система ярлыков, в которых указывается фамилия раненого, номер, полк и все прочее — как и куда ранен, так что, когда больной попадает в госпиталь, врачи без труда устанавливают, что с ним, не докучая ему расспросами. Да ведь многие ребята и не могут говорить. Белый ярлык означает просто «раненый» или «больной», белый с красной каймой — «тяжело раненный», а весь красный — «в опасном состоянии». Я получил красивый ярлычок с хорошенькой красной каемочкой и собирался, мама, послать его тебе «на память», но эти болваны-санитары отобрали его у меня.
В перевязочную, когда мне там уже порядком надоело торчать, внезапно принесли отличный горячий чай с галетами. Я думал, что время пересалило за полдень, а оказалось, было еще только девять часов утра.
Матросы на паровом катере подогнали к временному причалу три или четыре больших баржи, и после некоторой заминки нас доставили на этих баржах на госпитальное судно «Дельта». Прежде чем мы вышли в море, нас несколько раз обстреляли, но, кажется, турки целились в два наших шестидюймовых орудия, которые стояли почти на самом берегу, так что не приходится их ругать.
На корабле нас разместили по каютам, и ты не можешь себе представить, мама, какое это было блаженство — лежишь себе на удобной постели, рана твоя перевязана, и ты можешь ни о чем не тужить, если б только не мысль о том, что многие наши ребята все еще там, на передовой. Но я знал, что наших сейчас уже не пошлют больше в наступление. Не сегодня-завтра надеюсь услышать, что десятый прибыл для переформирования. Ну, и, конечно, не дает покоя мысль о том, каково вам с папой — я ведь представляю себе, что вы переживаете.
Больше половины эскадрона «А» убито или ранено. Погибли кое-кто из самых близких моих товарищей.
Я расскажу тебе в другой раз об острове Лемнос и о том, сколько там стоит линкоров, транспортов и эсминцев. Нас высадили в Александрии и погрузили на санитарный поезд, шедший в Каир.
Дня через два мне стало довольно худо, и температура подскочила почти до 104° — считается, что это многовато. Во всяком случае, это нагнало на врачей страху, и не прошло и получаса, как я уже лежал на операционном столе. Оказалось, рана на груди у меня сильно нагноилась. Все это происходило недели полторы назад, а сейчас я снова в полном порядке и надеюсь скоро вернуться в строй.
Не волнуйся, мама, и скажи Дэну, что, по словам одного парня, который на днях был в конюшне, Моп в наилучшей форме. Твой друг полковник де Морфэ тоже здесь, в госпитале: осколок шрапнели угодил ему в глаз, когда он наблюдал за ходом боя у высоты Уокера. Он говорит, что пытался прекратить это побоище, и под конец майору Тодду все-таки удалось добраться до штаба бригады — он был положительно взбешен этими бесконечными приказами о наступлении, невзирая на то, что полк уже наполовину разбит, а проку от этого — никакого. Фриско считает, что английские войска, стоявшие в бухте Сувла, должны были отрезать подкрепления турок от их главных сил, но этого не произошло. Нам пришлось расплачиваться своей шкурой за то, что «некое лицо» провалило операцию. Трех четвертей нашего эскадрона как не бывало. Рана — это пустяки, а вот тяжело сознавать, что ты просто зазря попал в мясорубку, да еще столько хороших друзей погибло. Те из нас, кто побывал в огне и вернулся живым, ругают не столько турецких солдат, сколько наших окопавшихся в тылу полковников. Мы думаем, что могли бы разделаться с турками, если б боем руководили как надо. Ну да мы еще покажем им, довелось бы только сразиться в открытую».
— Ох, Лал, Лал! — простонала Салли в ужасе от того, что случилось с ее мальчиком.
Она надеялась, что ранение надолго удержит его вдали от фронта, и в то же время спрашивала себя: где найти сил, чтобы вытерпеть эту пытку, если Лала снова бросят в бой.
Глава XXXI
Том вернулся на прежнюю работу в руднике.
Владельцы рудников утверждали, что добыча золота — это тоже вклад в военные усилия страны. Австралии и Британской империи нужно золото, чтобы обеспечить себе долларовый кредит в Америке. Многие рудокопы ушли в армию, но квалифицированные рабочие считались занятыми на важной оборонной работе. Однако, чтобы пополнить ряды добровольцев, дирекция сокращала штаты канцелярских служащих и инженерно-технического персонала.
Салли бросало в дрожь при мысли о том, что это может отразиться и на судьбе Дика. Все плакаты, все песни призывали молодежь вступать в армию. А правительство даже выпустило специальные открытки, которые рассылались мужчинам призывного возраста и в которых адресата спрашивали, намерен ли он вступить в армию и когда? А если нет — то почему?
Тому как будто ничего не грозило, если, конечно, он не поддастся военному психозу и не сочтет своим долгом пойти на фронт добровольцем. Он тоже получил анонимное письмо с белым пером, вложенным в конверт в знак того, что его считают трусом. Том носил перо на шляпе, пока мать не упросила его снять это украшение. Тот, кто работает под землей и ежечасно рискует жизнью, может разве что посмеяться над этими белыми перьями, твердила она. Уже начали поговаривать о введении обязательной воинской повинности для службы в экспедиционных войсках. [10] Значит, у молодежи оставался только один выбор: идти в армию добровольцем или по призыву. Всякий раз, как поднимался вопрос о введении воинской повинности, Салли не находила себе места, думая о том, как это отразится на судьбе ее сыновей.
10
По закону о воинской повинности от 1911 года правительство могло призывать в армию мужчин в возрасте от 18 до 26 лет только для службы внутри страны. — Прим. ред.