Золотые мили
Шрифт:
Салли тревожилась за Дика. Она только недавно узнала, что он ранен и находится в Англии, в госпитале. Он быстро поправляется, уверял Дик, так что беспокоиться о нем нечего. Конечно, это все же какое-то облегчение — знать, что он не в окопах, думала Салли. Лишь бы только слухи о легкомысленном поведении Эми не дошли до него!
Внук оказался новым звеном, связавшим Салли и Лору. Быть может, каждая из них немножко ревновала и с опаской следила за стараниями другой завоевать привязанность малыша, но вместе с тем обе были очень довольны, что он скрепил их дружбу. Салли примирилась с мыслью, что Лора имеет преимущественные права на Билли, что он всегда ищет у нее поддержки и защиты, словно она его родная мать. Впрочем, Салли боялась, что Лора слишком потакает ему и он растет уж очень избалованным постреленком. Все же она постаралась, чтобы Билли полюбил навещать бабушку Салли: она обращалась с ним ласково, не докучала опекой, дарила занятные игрушки и позволяла разгуливать по всему дому, где ему только вздумается.
Эми заехала зимой повидаться с Билли, но ненадолго. Ей не сиделось на месте. После бурного, головокружительного лета в Перте однообразная жизнь в Калгурли нагоняла на Эми тоску; к тому же ее призывали в Перт обязанности, связанные с благотворительной деятельностью.
Вскоре после ее приезда в Калгурли прибыл и Пэдди Кеван. Он остановился в «Палас-отеле» и поражал всех и вся, разыгрывая крупного промышленного магната: давал званые обеды, с необычайной щедростью угощал всех в барах. Поговаривали, что Пэдди подарил Королевскому воздушному флоту самолет и вложил полмиллиона в военный заем. Он так нажился на различных сделках в Восточных штатах, что его считали одним из самых богатых людей в Австралии.
Салли не могла простить Эми, что она была постоянной гостьей на званых обедах, которые устраивал Пэдди в Калгурли, и всюду разъезжала с ним в его большом черном автомобиле. Лора рассказала Салли, как она стыдила Эми.
— Прежде Пэдди приманивал тебя лошадьми, а теперь уже роллс-ройсом, — сказала Лора дочери.
— А, вздор! — отмахнулась Эми. — Пэдди — семейный человек, у него жена и двое детей. Не могу же я раззнакомиться с ним просто потому, что он был когда-то в меня влюблен.
— Не заговаривай мне зубы, Эми, — возразила мать. — Пэдди и сейчас влюблен в тебя ничуть не меньше, чем прежде.
Эми звонко рассмеялась.
— Ну, а я влюблена в него не больше, чем прежде. Но не могу же я сидеть дома и хныкать, пока не вернется Дик, правда?
— Лучше бы ты была повнимательней к родным Дика, — ввернула Лора, — да не роняла бы себя, катаясь всюду с Пэдди Кеваном. Люди уже стали болтать на ваш счет.
— Пускай их болтают! — беззаботно воскликнула Эми. — На лето я снова уеду в Котсло и возьму с собой Билли.
И она вышла, напевая песенку, которую терпеть не могла Лора и которую Эми все время напевала или насвистывала в те дни:
Ты — куст душистый,А я — пчела…О милая моя!Хочу всю сладость алых устУкрадкой выпить я.Тебя так нежно я люблю,Люби и ты меня.Глава XXXVI
Салли надеялась, что после референдума Моррис и Том забудут о своих разногласиях и снова станут более терпимо относиться друг к другу. Ей ненавистны были их споры и эта взаимная неприязнь, которая легко вспыхивала, едва заходила речь о том, что так волновало обоих. Дом стал ареной ожесточенных схваток, в которые они вступали со всей озлобленностью, какой была насыщена эта кампания.
Моррис все еще злился на Тома за то, что сын сыграл такую роль в провале референдума. Впрочем, на Западе, говорил он, за всеобщую воинскую повинность высказалось, благодарение богу, изрядное количество людей.
Премьер-министр заявил, что он лично согласен с мнением народа, но, по твердому убеждению Тома, последнее слово по этому вопросу еще не было сказано. Уже стали раздаваться голоса, что было ошибкой проводить референдум. Просто следовало внести в парламент законопроект об обязательной военной службе за океаном или, воспользовавшись положениями «Закона о мерах безопасности в военное время», вынести соответствующее постановление, что, в сущности, могло иметь тот же результат.
По мнению многих, Юз мог бы провести любое из этих мероприятий, если бы сумел заручиться поддержкой большинства членов парламента от лейбористской партии. Но этого он не мог добиться и боялся приблизить срок выборов. Юз был исключен из состава лейбористской партии за то, что упорно проводил политику, против которой возражало большинство ее членов. Это привело к расколу в рядах лейбористской партии и вскоре сделало выборы неизбежными.
Избирательная кампания протекала более или менее спокойно. Было, конечно, несколько бурных митингов, но почти никто не сомневался, что результаты референдума отразятся на выборах. Этого, однако, не произошло: многие члены лейбористской партии потеряли свои места в парламенте, и оппозиция получила перевес. Даже Моррис был несколько озадачен этим, хотя сторонники воинской повинности предавались бурному ликованию. Выборы рассматривались как триумф самого Юза и проводимой им политики «войны до победного конца». Значили ли эти выборы, что население пересмотрело свой взгляд на всеобщую воинскую повинность? Или же выборы лишь подтвердили, что народ Австралии пойдет на все, чтобы выиграть войну, только не на введение воинской повинности? После программной речи Юза стало ясно, что предстоит новый референдум.
Первый референдум поднял немало мути со дна, и кое-какие факты стали достоянием гласности еще до проведения второго референдума.
Разоблачение мальтийской авантюры сильно повлияло на обитателей приисков и заставило многих вторично голосовать против введения воинской повинности. Всем было известно, что еще до первого референдума сотни безработных бродили по стране в поисках заработка. Мистера Юза обвиняли в том, что он выписал в Австралию большую партию мальтийцев, которых предполагалось использовать на строительстве трансконтинентальной железной дороги. Он отрицал это. Но после референдума правда все же просочилась наружу. Французский пароход «Ганже» уже подходил к западному побережью Австралии, имея на борту двести сорок мальтийцев, когда французскому консулу в Сиднее поручили предупредить капитана судна, чтобы он не заходил ни в один из портов западного побережья. Капитан получил указание запастись углем в Аделаиде и поставить судно в карантин; распустив слух, что судно направляется в Нумею, он должен был сбавить ход и прибыть в Мельбурн не раньше, чем через два дня после голосования. У Тома имелись копии соответствующих телеграмм.
Результаты голосования в армии долго держались в тайне; на этом основании широко распространилось мнение, что данные были «подправлены» с тем, чтобы сторонники всеобщей воинской повинности оказались в большинстве.
В течение месяцев, предшествовавших второму референдуму, чрезвычайно усилились строгости цензуры. Преследования и оскорбления тех, кто выступал против воинской повинности, приняли угрожающие размеры.
«К оружию, капиталисты, священники, политические деятели, издатели газет и прочие патриоты тыла! Вы нужны стране не в тылу, а в окопах! Рабочие, следуйте примеру своих хозяев!»
Читая подобные плакаты, многие усмехались, не придавая им, однако, большого значения.
Каково же было всеобщее изумление, когда выяснилось, что автор плаката арестован и приговорен к пятнадцати месяцам тюремного заключения.
Вскоре в Сиднее было арестовано двенадцать членов ИРМ и суд приговорил их к тюремному заключению сроком от десяти до пятнадцати лет, а организация «Индустриальные рабочие мира» была объявлена вне закона. Затем на Западе десять человек были обвинены в том, что вместе с этими членами ИРМ они замышляли «вызвать возмущение и недовольство среди подданных его величества короля».