Золотые нити
Шрифт:
– Так вы не были в подвале? – он все же решил уточнить.
– Странный вопрос. Нет, конечно. Почему это вас интересует? Мы собирались, но… У Альберта Михайловича был свой ключ от подвальных помещений – он мне его показывал. Сам ключ очень необычный, я таких никогда не видела. Музейный экспонат, а не ключ.
– А где старик его хранил? Вы не знаете? Может быть, он когда-то доставал его при вас. Вы можете вспомнить?
– Сейчас… – Тина наморщила лоб. – Однажды он действительно доставал ключ при мне, но я не обратила внимания. Не считала, что это важно. Хотя постойте… по-моему, он лазил под диван. Да-да! Меня еще это поразило,
– Точно? Под диваном? – Сиур внутренним взглядом снова увидел в круге света от фонарика тело старого антиквара, лежащее на боку, лицом к дивану – как будто он пытается что-то рассмотреть там или что-то достать. Впрочем, возможно, это просто совпадение. Старик стоял там в момент смерти и просто упал.
Но… Сиур вновь пережил некоторое недоумение по поводу положения тела, тогда он не уловил, что именно было не так, но теперь стало ясно – старик как будто лег специально, заглядывая или собираясь достать что-то из-под дивана, сама поза говорила именно об этом, а не о падении. Вот оно что!
Мысль напряженно заработала: ключ все еще там? Может быть, убийца приходил именно за ним? Но тогда почему не искал? Не успел, или помешали? Множество вопросов и такое же множество ответов. Зачем было убивать, можно было просто поискать, пока старика не было дома. Да, но он выходил исключительно редко. А может быть, все так и было: незваный гость проник в квартиру, убедившись, что дома никого нет, а старик неожиданно вернулся?
Несомненно, стоило убедиться, на месте ли ключ. Но как? Опять лезть в квартиру? Так, ладно – об этом подумаю потом. Сиур взглянул на Тину. Она наблюдала за ним с некоторой долей иронии.
– Старик вам ничего не передавал на хранение? – на мгновение показалось, что по ее лицу пробежала тень. – Ничего не дарил? Не просил ничего передать кому-либо?
– Н-нет. То есть да, дарил, конечно, всякие старинные безделушки – но они не очень дорогие. Вот портрет Евлалии мне подарил. Альберт Михайлович говорил, что я на нее очень похожа.
А ведь правда. Сиур вспомнил, как его резанули по сердцу глаза незнакомой женщины на портрете. Он посмотрел на Тину по-новому, долгим взглядом. Показалось, что к нему как будто возвращается потерянная память, как будто он вот-вот узнает ее, эту женщину, это наваждение, эту боль, муку своей жизни… Но нет… напряжение сменилось разочарованием. Прозрение не наступило.
ГЛАВА 11
Сиур остался ночевать у Тины на том же диване. Слишком о многом нужно было ее расспросить. Он жалел, что не сделал этого сразу. Лежа без сна, обдумывал создавшееся положение – слишком много нестыковок для такой простой вещи. Ну, убит богатый старик. Во-первых, по нынешним меркам не такой уж и богатый, во-вторых, слишком таинственный для обычного человека.
Никаких сведений, нигде, ни у кого – все зыбко, неопределенно и неуловимо. Сиуру захотелось пойти в ЖЭК и элементарно узнать о прописке. Впрочем, скорее всего, прописка, конечно же, была. И что это дает? И свидетельство о рождении, и паспорт, все это было – не могло не быть. Оказывается, все это еще ни о чем не говорит. Есть человек или нет человека? Как запись о машине отнюдь не гарантирует наличие самой машины, так и здесь: сведения о вещи и сама вещь – это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».
Как-то не типично это все. С какой стати? Какие-то «тайны
Как она попала в эту ситуацию, с какого боку? Почему он чувствует, что должен охранить ее, вывести из-под удара? Даже ценой собственной жизни. Сиур подумал об этом как-то буднично, словно было это обычным делом.
Как-то само собой случилось, что видеть и ощущать рядом присутствие этой женщины стало вдруг важнее жизни. Вернее, жизнь потеряла былую привлекательность и ценность для него, если допустить, что Тины больше не будет рядом. Пусть не с ним. Хотя бы в этом городе, на этой планете. Впрочем, почему не с ним? Он вспомнил ее мокрые волосы, с которых текла вода, прилипший к телу халат и босые ноги с тонкими лодыжками. Лодыжки, по его глубокому убеждению, были в женщине показателем породы. Тина была породистой. Он хмыкнул, – ему бы не поздоровилось, узнай она ход его мыслей.
Он снова вспомнил ее совершенно лишенный желания нравиться или привлекать, а скорее несчастный и растерзанный вид, – и не раздражение, а теплая волна жалости, или умиления, он не смог бы определить это чувство, – заполнила грудь. Сиур разозлился на себя. Пришло желание уснуть и видеть во сне ее. Опять ее. Глаза слипались, приятная усталость манила сладостью забытья. Он через силу раскрыл глаза, пытаясь еще о чем-то думать, анализировать, и… Неодолимый сон наступил, как прилив, сопротивляться которому более было невозможно.
Впрочем, погружение в сон было не обязательным, чтобы картины вроде бы не его, но странно знакомой чужой жизни всплывали и разворачивались в его сознании подобно цветку, раскрывающему свои лепестки, естественно и гармонично, сообразно извечным природным законам… Эти картины могли появиться весьма некстати, и приходилось усилием воли отгонять их, но чаще они являлись в минуты отдыха, вот как сейчас… сон ли, явь? Кого спросить? Знает ли кто-нибудь ответ?
Погода установилась хотя и не теплая, но приятно спокойная. Затянутое облачной дымкой небо пропускало достаточное количество солнечных лучей, и когда не было ветра, молодой человек поднимался на башню и любовался морским видом, теряющимся в дымке горизонтом, зыбким, уходящим в бесконечность, производящим впечатление отделенности от всего остального мира… Да и был ли он, этот мир?
Здоровье возвращалось медленно, но с каждым днем все ощутимее. Подъем по винтовой лестнице становился все более быстрым, а остановки для отдыха все более редкими. Гость заметил, что в доме жили несколько слуг, а вот хозяев, кроме ухаживающей за ним женщины, он так и не видел. Большое количество оружия, различных припасов, добротная и подчиненная идее длительной обороны в случае чего постройка и расположение дома, свидетельствовали о том, что хозяевами здесь могли быть опытные и закаленные жизнью мужчины.