Золушка с характером
Шрифт:
— Ох, — сказала Стейси.
Ее лицо порозовело, а пальцы замерли на его плече. Она немного растерялась. Зато мысли Троя были ясными и понятными — он думал о том, о чем ему думать не полагалось.
— Пойдем в ванную. В первую очередь надо промыть ранку, а потом решать, ехать ли в больницу, чтобы сделать прививку от столбняка и наложить швы. — Стейси решительно двинулась вглубь дома.
— Ничего не надо, — настаивал Трой, но покорно шел за ней.
Стейси беспокоилась из-за пустяков, но он был готов подыграть, чтобы она не огорчалась.
Они вошли в просторную ванную комнату со старым
— Пожалуй, я посчитаю свои раны дома, — вдруг решил он.
Трой почувствовал, что самое время ретироваться: выдержка и самоконтроль были на пределе. Он мечтал поцеловать Стейси.
— Раз мы уже здесь, давай хотя бы взглянем, — предложила девушка.
Слова звучали практично, но интонация говорила о том, что в этом интимном уголке дома Стейси тоже задумалась о чем-то непозволительно сладком.
Но речь шла всего лишь о царапине, поэтому Трой согласился, пообещав себе ни при каких обстоятельствах не снимать рубашку, хотя так рассмотреть поврежденное место было бы легче. Он высоко закатал рукав, и они склонили головы над ссадиной на предплечье.
— Ты прав, швы можно не накладывать, — с облегчением сказала Стейси.
Трой старался игнорировать ее неровное дыхание. Она смочила ватный тампон дезинфицирующим средством, спросила о противостолбнячной прививке.
— Все еще действует, — ответил он, наблюдая за осторожными движениями Стейси, которая обрабатывала ранку.
Трой старался сосредоточиться на процедуре — почти непосильная задача для человека, который думает только о том, чтобы обнять стоящую рядом женщину.
Возможно, организм стремился снять стресс, вызванный сомнениями, что увечье опозорит его перед Стейси, не позволит справиться с ремонтом крыши в ее доме. Но все получилось отлично, не считая драматического момента, когда Трой чуть не упал с лестницы. Но инцидент был сразу забыт, и теперь облегчение требовало выхода.
Все, о чем Трой мог думать в этот момент, это мягкое касание пальцев Стейси, ее голова, склоненная над его рукой. Он перевел дыхание:
— Пожалуй, стоило пораниться, чтобы почувствовать такую заботу.
— Если бы ты был маленьким мальчиком, наверняка хотел бы, чтобы больное место поцеловали…
Она замолчала, не уверенная, что сказала это вслух. Но слова прозвучали. Оба говорили об одном и том же, только немного по-разному.
— Поцелуи лечат?
Могла ли Стейси излечить его поцелуями? Те раны, которые глубже, чем кожа, мышцы, кости? Трой нахмурился: он давно смирился с увечьем и всем, что оно означало. Больше не о чем говорить. И ему лучше покинуть дом Стейси, пока он только думает глупости, а не делает их.
Вместо этого он поймал ее взгляд и лишний раз убедился, что желание испытать целительную силу поцелуев было взаимным. Не из-за ее слов и не из-за царапины, которую он почти не чувствовал, а потому, что он — это он, а она — это она. Когда они оказывались рядом, притяжение возникало само собой.
Сегодня ее глаза сияли в предвкушении тяжелой работы по спасению дома. Трой понимал и разделял ее волнение, энтузиазм и решимость перебороть стихийное бедствие — пусть даже с помощью набора розовых инструментов.
— Хотела бы я знать, о чем ты думаешь сейчас, — сказала она, когда провожала его к двери через залитую водой комнату, которая обещала нешуточную уборку.
Трой через силу заставлял себя двигаться к выходу.
— Думаю о твоей любви к девчачьему розовому цвету: собачий костюм, лак на ногтях, инструменты. Твои причуды мне… нравятся.
— Ох, — смутилась Стейси, не зная, как воспринимать его слова. Она замешкалась на секунду, потом весело засмеялась и махнула в сторону двери: — Знаю, что ехать тебе недалеко, но обещай, что будешь осторожен. Дождь и не думает прекращаться.
Трой был тронут ее неподдельной заботой. С ним происходило что-то непонятное. Стейси вытаскивала из глубины его души нежность, которой, если верить матери, там не было и быть не могло.
Он был достаточно равнодушен к отцу, так же как отец был равнодушен к нему, и не поддавался на попытки матери переложить на него хотя бы часть груза ее душевных невзгод. Психологическая несовместимость родителей, их зацикленность на своих проблемах и отсутствие интереса к сыну привела к тому, что Трой загнал эмоциональные реакции поглубже и научился воспринимать все происходящее холодно, спокойно, отстраненно, хотя мать утверждала, что он черств от природы. Необходимость выживать в жестких условиях армии только укрепила внутренние защитные механизмы. Теперь Трой задавал себе вопрос, не потерял ли он вообще способность чувствовать, не отмерли ли за ненадобностью подавленные когда-то эмоции. Впрочем, это не имело значения. Он оставался таким, каким был, сколько себя помнил.
Второй вопрос заключался в том, насколько он с собой честен, отвечая на первый.
— Все будет в порядке, — успокоил он Стейси и попросил придержать пуделя, который несмотря на непогоду рвался за ним наружу.
Стыдно признаться, но Трой начал испытывать симпатию к приблудному псу. Упорство и независимый нрав маленькой собаки вызывали восхищение.
Но он не мог позволить себе топтаться на ее пороге и размышлять о собаках. Пора было убираться от греха подальше, потому что даже мысли о собаках не заглушали соблазн сию минуту обнять Стейси и заняться с ней любовью.
Когда их взгляды встретились, Стейси прерывисто вздохнула:
— Спокойной ночи, Трой. Спасибо за помощь. Без тебя я ни за что бы не залатала эту дыру в крыше.
— Тебе потребуется еще много времени, чтобы убрать из дома всю эту грязь и воду, — заключил Трой в надежде, что по дороге к машине холодный ливень остудит желание остаться с ней.
Пожелав спокойной ночи, он исчез за пеленой дождя. Сел за руль и поехал домой.
Утром следующего дня, стоя на крыльце, Стейси приветствовала Троя, остановившего машину у ее ворот. На улице было холодно, небо затянули тяжелые, серые тучи, дождь не прекращался, и ничто не предвещало перемены к лучшему. Но Стейси не замечала плохой погоды. В ее душе солнце светило с безоблачного голубого неба по одной-единственной причине: она снова видела Троя.