Зомби Апокалипсис
Шрифт:
Сейчас я предполагаю, что «происшествие» заключалось во встрече с зараженными, которых прибило к берегу Соутелла. И когда путешественники вернулись домой, они привезли с собой «погибель». Помню, читала я одну статью – в две тысячи девятом, кажется, о канадском профессоре-математике, разработавшем методику подсчета вероятности выживания цивилизации в случае реального возникновения зомби-чумы. Он заключал, что наши шансы весьма невелики. Профессор утверждал, что никакие «средства», никакие попытки сосуществования ни к чему не приведут. Только агрессивные действия, предполагающие уничтожение зомби сразу на месте, могли бы быть эффективными, но, если такие меры не предприняты немедленно и безжалостно, они наверняка не приведут к успеху. Он отводил совсем немного
Никто не встречал нас, когда мы остановились на неровной, обсаженной кустарником посадочной полосе, которой пользовались всегда, прилетая сюда. Это должно было стать первым предупреждением, что дела не слишком хороши. Хороши? Ха! Дела были настолько нехороши, что кабы я знала, то и близко не подошла бы к этому идиллическому провинциальному городишке, невзирая на присущий КССА альтруизм.
Мы потащились к ангару, исполняющему роль склада и зала ожидания одновременно, размышляя, не придется ли нам топать до города, чтобы найти хоть кого-нибудь. Это, конечно, недалеко, но у нас нет времени на туристические прогулки. Чандиш попытался связаться по мобильному с номером, который нам дали. Никто не ответил.
Мы немного поспорили, чья тут вина, а потом доктор Кушваха заметил нечто, напоминающее перевернутый фургон, застрявший в кустах у взлетно-посадочной дорожки. Отправившись посмотреть, мы обнаружили не только сельскую «скорую помощь», оборудованную простейшей медицинской техникой, мы обнаружили неладное с ее пассажирами. Задние дверцы были распахнуты, все внутри забрызгано кровью. Чандиш обогнул машину и в ужасе простонал «О боже!».
Кинувшись к нему, я увидела, что стало причиной этого ужаса. Под перевернутым автомобилем лежало тело: высовывались только ноги и одна рука, придавленные мертвым грузом. Вокруг разлилось море крови. Но клянусь, одна из ног дергалась, словно пытаясь оттолкнуться от скользкой травы. «Он еще жив!» – воскликнула я.
Чандиш отмел эту версию, показав, сколько крови вытекло из-под фургона. Он сказал, я выдумываю. Мы сцепились, а когда кончили ругаться, доктор Кушваха опустился на колени рядом с изувеченным, раздавленным трупом. Тело остыло, сказал он, проверяя пульс. Признаков жизни нет.
По следам заноса на траве и слежавшейся почве посадочной полосы стало ясно, что «скорая» ехала довольно быстро вдоль дорожки, сошла с ровной поверхности и перевернулась. Кто-то невезучий, должно быть, стоял прямо перед машиной, когда это случилось. Мазки крови украшали и лобовое стекло изнутри, но водителя не было. Значит, его ранение несерьезно. Но что произошло? Я огляделась и увидела примятую траву, говорящую о том, куда подались выжившие.
Мы еще немного поспорили, причем Чандиш настаивал на том, чтобы забраться в «кинг-эйр» и убраться отсюда, к чертовой матери. Я почти согласилась, но Кушваха подавил нас своим старшинством и призывом к исполнению обязанностей. Мы зашагали к поселку, в маленькую больницу на десять коек. Здешней посадочной полосой пользовались в основном для медицинских нужд, так что ее постарались проложить как можно ближе к городу. Тем не менее, та еще вышла прогулочка по сухой жаре, с бременем неизвестности.
За исключением нескольких фигур вдалеке (как-то странно хромающих, подумала я), мы никого не увидели. Они тоже не замечали нас, и никто из нас по какой-то невысказанной причине не чувствовал склонности кричать, привлекая их внимание, даже если бы они и могли услышать нас на таком расстоянии. Стояла какая-то неестественная тишина, создавая ощущение заброшенности. Вот мы и нервничали.
Однако улица Бурбах не была пустынной. Свернув на нее, мы тут же увидели труп, распластанный посреди дороги. Обследовав его, мы обнаружили, что куски его плоти вырваны. «И съедены»,– заметил доктор, указав
50
Смертельный удар, прекращающий страдания и нанесенный из милосердия.
Чандиш заявил, что желает знать, какого дьявола тут творится. Я не стала строить догадки, но подумала, что мы оба точно знаем, что здесь случилось.
В госпитале нас ждали кошмар и кавардак. В фойе лежало еще несколько изувеченных трупов, но никого живого – даже те четыре-пять фигур, появившихся в конце коридора, живыми не были. В разодранной, окровавленной одежде, все они носили следы физических повреждений. Один закричал; глаза темные, лишенные выражения. По ним-то Чандиш и опознал его. Он схватил меня за руку и прошептал: «Помнишь тех беженцев в лодке? Тот же взгляд».
Доктор Кушваха двинулся к ним, а они, шаркая, к нам. Меня пробрал озноб. Это был ужас, который чувствуешь в присутствии неестественной смерти. Я ринулась к доктору и потащила его прочь. Он упирался, сердился, и мне пришлось выпалить объяснение, которое, уверена, не имело смысла. «Мы должны помочь им», – сказал он.
«Им не поможешь, док!» – прорычала я жестко, надеясь, что эти слова врежутся в его сознание. «Они мертвы»,– добавила я на тот случай, если до него еще не дошло. Он нахмурился.
И вдруг он понял, словно барьер между миром, который он знал, и новым, диким и неправильным рухнул. Глаза доктора расширились, кровь отхлынула от лица.
Я видела пару фильмов про зомби, в которых обычные парни становились супергероями и начинали гвоздить живых мертвецов бейсбольными битами и всем таким прочим, сыпля на ходу плоскими шутками. Сейчас, однако, героизм исключался. Перед лицом этих совершенно неестественных созданий – с абсолютно пустыми глазами, с их бесчеловечностью, грозящей всем твоим представлениям о священности жизни, бесповоротности смерти и стабильности реального мира, – любые стремления к героическим действиям просто улетучивались. Я ощущала опасность всем своим существом, утратив способность рационально мыслить и реагировать. Это совсем не то, что представало перед «простым парнем» в ужастиках. Один вид этих шатающихся метафор неумолимой абсурдности смерти выходил за рамки любого воображения – такое не представишь, пока не увидишь своими глазами. В целях самозащиты разум мой отключился.
Внезапно я почувствовала, что кто-то трясет меня и орет мне в ухо. Осознание момента вернулась, причинив боль. Дюжина жертв «погибели» находилась слишком близко, чтобы расслабляться. К счастью, Чандиш избавил меня от их объятии.
Он хороший человек, Чандиш. Был. Помню, как однажды ночью мы сидели с ним у костра, кипятили воду в котелке, ели поджаренные сосиски с хлебом домашней выпечки, пили пиво из портативного холодильника посреди нигде, под яркими звездами захолустья. Говорили о жизни, о разочарованиях и обманутых надеждах. Он никогда не пытался флиртовать со мной, или, по крайней мере, я этого не замечала. И к лучшему, так легче. Не мой тип мужчины в плане внешности, так что его очевидное равнодушие позволяло нам отлично работать вместе. Один раз он признался мне, что хотел стать врачом, но в юности ему не хватило терпения. Жизнь казалась слишком короткой, чтобы тратить ее на учебу, сказал он. Он находил странным, что дело все равно кончилось учебой, пускай и на медбрата. Как будто согласился на компромисс, отказался от идеалов. Санитары важны не меньше, чем доктора, заметила я. Он пожал плечами. Сказал, когда-нибудь пойдет на курсы повышения квалификации. Тогда я понимала, что это маловероятно. Сейчас «погибель» сделала это невозможным.