Зомби по имени Джон
Шрифт:
– Нравится? – Рамси приподнимает бровь.
– Как ты смотришься на мне. Нравится, – невпопад отвечает Джон.
Ему кажется, что Рамси не слишком понимает его, но, может быть, только кажется. Его покрасневшее, плывущее в темной духоте лицо остается таким же безразличным, как и всегда. Но Джону нравится именно так – может, разве что хотелось бы еще, чтобы Рамси с тем же бесчувственным холодком расставил ноги пошире и чутка подтянул яйца, хотелось бы смотреть на его ничего не выражающее лицо – и на то, как ладно бледноватый член скользит в почти не видной между волосатых ягодиц, подрастянувшейся и темной по краю дырке.
– Нравится, как я смотрюсь – или смотреть, как я тебя трахаю? – Рамси тем временем спрашивает тоже довольно безразлично.
– И то, и другое, – немного
Это накладывает отпечаток. Поселковая ферма возле Плачущей Воды или деревня к северу от института Дара. Джон, выросший в Винтерфелле, в обезличенной северной столице, где люди умеют промолчать и сделать вид, что ничего не замечают – или взаправду не замечать, – воспитанный требовательной и внимательной к каждому его слову Кейтилин, порядочным до зубовного скрежета Эддардом, всегда считавшим, что лучше смолчать, чем сказать пошлость, и умевшим примирительно улыбнуться в самой злостной ссоре дядей Бендженом, часто чувствует себя хорошим мальчиком рядом с вольными – и рядом с Рамси.
Будут ли хорошие мальчики прятаться, занавесив койку, и торопливо ебаться, с каждой резкой фрикцией натирая лопатки мокрой футболкой?
Джон прятался в пещерах Гендела неподалеку от деревни вольных. Джон прячется за чужим потертым одеялом в прокопченной дымом школе Белой Гавани. Но не от чужих глаз, не от цепких взглядов Стира или Вимана Мандерли – и даже не от детей Гендела, плачущих в темноте и царапающих длинными ногтями сползшее одеяло, силясь добраться до его ноги. Джон знает, что есть вещи побольше диких земель и замерзшего залива – и пострашнее детей Гендела. И даже если в скрывающей от прошлого и будущего темноте очень легко раниться – рыжие волосы в твоей руке или черные, голубые глаза или белесые, блестят они одинаково, и горячая ладонь тяжело давит на сердце, а острые зубы с хрустом впиваются в ухо, – когда ты уйдешь отсюда… ох, Джон, мой хороший Джон, когда ты уйдешь отсюда, ты ранишься куда сильнее.
– Ты такой задумчивый мудак, когда хочешь поскорее присунуть, Джон Сноу, аж взгляд стекленеет, – как-то приязненно вдруг говорит Рамси, ласково ткнув его пальцем в щеку, и Джон хочет возразить, но не знает, чем. А потом Рамси плавно двигает бедрами, и дыхание слегка перехватывает от напомнившего о себе теплого напряжения в паху.
Джон придерживает Рамси за бедра, пока тот двигается на нем все быстрее, раскачивая койку до частого скрипа. Это и их шумное дыхание не выйдет скрыть покачивающимся одеялом, и Джону кажутся какие-то приглушенные ругательства снаружи, но ему уже нет до них дела, его мышцы возбужденно сокращаются от тянущего предощущения оргазма, когда с каждым коротким рывком бедер член то глубоко входит в теплый и тесный зад, то немного выскальзывает, и непрерывно трется уздечкой о нежную стенку. А потом Рамси еще отводит руку назад и слегка оттягивает ягодицу, опять сладко задевая ногтями яйца и помогая себе насадиться только глубже; между его ног непрестанно хлюпает от пота, смешавшегося с подтекшей смазкой, но он не замедляется, явно собираясь заездить Джона до черных пятен перед глазами.
– Блядь, блядь, блядь, блядь… – срывается у него с этими частыми-частыми толчками, а Джон не может оторвать взгляд от его подрагивающих век, под которыми сливаются белок и бледная радужка, и задыхается от расходящегося до поджавшихся яиц жара. С зажатого в кулаке темно-красного члена на его живот капает густая нитка смазки, но Джон не замечает этого, ничего не замечает, пока Рамси вдруг не останавливается, резко шлепнувшись о его бедра, и не задирает рывком его рубашку и футболку, торопливо надрачивая себе. Нетерпеливо постанывая сквозь зубы и непроизвольно зажимаясь и ерзая, он быстро гоняет шкурку, и толстая блестящая головка скользит туда-сюда в его стиснутом кулаке. Джон заведен
Рамси как-то неестественно вздыхает, не прекращая поспешно продергивать член, и через полминуты такой непрерывной нервной дрочки вздрагивает и наконец спускает Джону на живот хорошую порцию густой белесой спермы. Бормоча еще что-то матерное себе под нос, он гладит и сжимает ствол, и мышцы на его лице слегка подергиваются с каждой тугой струйкой. Когда он заканчивает и успокаивается, собравшаяся на животе Джона сперма щекотно подтекает по его правому боку.
– Тебе как там, долго еще? – не особо заинтересованный в чем-то после того, как кончил, Рамси равнодушно разжимает пальцы, обтирает головку и стряхивает липкие белые капли на рубашку. – А то ноги затекли уже, – его еще твердый член покачивается, когда он опирается на бедра Джона обеими руками, смотря на него сверху вниз. Джон мотает головой. Он и правда очень хочет сейчас, но даже если бы у него были проблемы с тем, чтобы кончить, он не сказал бы об этом Рамси. – О’кей, тогда продолжим заезд, – уже подрасслабившись, Рамси еще откидывается назад, давая члену слегка выскользнуть из мягкого зада, а Джону – проехаться ладонями по его потным бедрам.
Под коленями у Рамси мокро, но удобно и придерживать его, и немного подсаживать, пока он ритмично двигается, прогнувшись и напрягая свои здоровые розовые ноги. Теперь он насаживается на торчащий член так, чтобы Джон видел, как тот раз за разом погружается в густые волосы под тяжелыми влажными яйцами, – и в тот же момент ощущал, как открытая головка проскальзывает в горячие, сокращающиеся стенки. Он дает Джону трахнуть себя – и смотреть на это. Он дает Джону то, чего Джон хочет.
Это уже где-то за пределами прав человека, объекта или субъекта, и хотя слово “пытка”, промелькнувшее в требующем разрядки до горячей головной боли мозгу, кажется Джону обесценивающим каждое кошмарное воспоминание Джейни Пуль так сильно, что становится истерически смешно, это она. Никто не говорил, что это обязательно будет больно. Но есть люди, которые всегда ожидают боли – и за этим ожиданием как будто забывают, что мощный зверь может использовать сладкое – даже когда от мокрых волос внизу живота пахнет соленым – потное сношение в темноте не хуже боли.
Джон не из этих людей.
Джону нравится трахать эту мясорубку.
И когда поглубже в мясоприемнике, оскалившись, начинает вращаться давящий вал…
Он этого хочет.
У Джона нестерпимо ноют яйца, как будто холодный край вала уже дразняще задевает пушистые волоски на них, но ему нужно больше прямо сейчас, и он плохо замечает, когда именно его разгоряченные и влажные руки оказываются на поясе Рамси, скользнув под водолазку. Но он уже вдавливает пальцы в собравшийся над раздвинутыми бедрами жирок – и Рамси уже садится на его член крепче, прогибается в пояснице – берется за его локти, обжигает ладонями через рукава, – и наконец трахает его быстрыми рывками вперед-назад, до упора вбившись в его слабо вздернувшиеся бедра. Нарочно зажатый толстый зад выжимает смазку из Джона не хуже давящего вала, Рамси часто и сильно подмахивает им, не давая возбужденному члену выскользнуть из своей тесной и мягкой кишки, и его собственный тяжелый член шлепается головкой о выпирающий живот, а длинные волосы качаются вокруг покрасневшего лица, блестящего от скопившегося пота; Рамси смотрит на Джона из-под полуопущенных век.
– Давай уже. Давай, мать твою. Кончай, Джон, – Рамси выдыхает неожиданно тихо и спокойно между рывками, не прекращая трахать его, быстро двигая бедрами, и как будто бьет Джона в уязвимый низ живота. Его напряженное тело, все это время как находившееся на какой-то жаркой грани, слабо встряхивает; он ощущает не проходящее тепло, со стоном сквозь сжатые зубы вздрагивая, когда спускает Рамси в зад первую сочную порцию спермы. Джон не может перестать смотреть на него, пока кончает, и в животе все почему-то продолжает ныть ожиданием удара.