Зона номер три
Шрифт:
— Это смещение, — Гурко попытался успокоить Ирину мягкой улыбкой. Обычно ему это удавалось. — Мы живем в смещенной реальности, но это не так ужасно, как кажется. Все возвратится на круги своя. Сегодня сняты все запреты и табу, но это ведь только у нас, ну еще, естественно, в дружественной нам Америке. Зато погляди, сколько осталось здоровых, развивающихся стран — Нигерия, Танзания, Мадагаскар и прочие. Человечество — единый организм, он не может погибнуть по частям. Если где-то что-то отмирает, в другом месте обязательно возрождается.
— Иронизируешь, — сказала Ирина. — Мне не смешно.
— Ничуть не иронизирую. Смещенная реальность — давно исследованный феномен. Ближайшие к нам совпадения — Кампучия, ЮАР. Теперь докатилось до нас.
Ирина помыла посуду, и они легли спать.
Каково же было удивление Сергея Петровича, когда он получил по служебному факсу депешу от Гурко. Он пробежал текст два раза подряд и запомнил наизусть, а факс сжег. Потом сел в кресло и задумался, закрыв глаза. Думал он не о Гурко, угодившем в ловушку, но пока живом, и не о том, что предстояло сделать в ближайшие часы, а вспомнил давний случай из своей жизни, когда был влюблен в девушку по имени Анастасия, Настенька. Бог мой, как она была свежа! Сергей Литовцев, молоденький, тщеславный старлей, вернулся из ответственной командировки в Красноярск и прямо с аэродрома, не заглянув ни домой, ни на службу, помчался к ней. Позвонил из телефонной будки напротив ее дома. Услышал сперва настороженное дыхание, потом робкий голосок:
— Да, говорите!
— Это я, — сказал Гурко. — Я тебя что, разбудил?
— Ты где?
— Возле твоего дома, где же еще.
— Я сейчас, подожди! — и короткие гудки отбоя. Через секунду она вылетела из подъезда, как была — в домашнем коротком халатике и в резиновых шлепанцах.
Через весь двор кинулась ему на грудь. Он поймал ее на лету, стиснул до хруста. Шальные глаза ее невыносимо пылали: «Ты, ты, ты!» На виду у укоризненных старушек он успокаивал ее, гладил, целовал. Настя что-то бормотала, уткнувшись ему в пиджак. Он держал в руках свое счастье, а после такого уже, кажется, не было. Хотя женщин знал много и со многими спал. Но не было такого, чтобы счастье в руках — теплое, упругое, с бредовым взглядом, со слезами на раскрасневшихся щеках, — и не было такого, чтоб он знал, что это именно счастье, и другого не надо. Куда все девалось? Почему не женился на Настеньке, а спустя год женился совсем на другой, которую не любил, но которая, казалось ему тогда, воплощала в себе все мыслимые и немыслимые женские достоинства? И где теперь Настенька? К кому выбегает в халатике на босу ногу? Гурко надеялся, что когда-нибудь, ближе к старости, если доведется дожить, найдет ответы на эти, в сущности, самые важные вопросы.
Помечтав минутку, стряхнул с пальцев сладкую тяготу воспоминания, дотянулся до телефона и соединился с Козырьковым. Тот, слава Богу, был на месте.
— Кеша, срочно нужна черная «Волга», двадцать четвертая. У тебя есть?
— Может быть, тебе полежать, отдохнуть? — заботливо спросил особист.
— Не время шутить, Кеша. Одна «Волга» и один из твоих бугаев. Гриня на работе?
Козырьков в своем кабинете помедлил мгновение.
— Через час. Через час будут «Волга» и Гриня. Больше ничего не надо?
— Пока ничего. Оставайся, пожалуйста, на связи.
Часа ему хватило, чтобы переодеться и экипироваться. На работе он держал целый гардероб. Для экстренной поездки выбрал темный костюм устаревшего покроя, светлую рубашку и скромный, чуть залоснившийся галстук в голубой горошек. В наплечную кобуру сунул автоматический пистолет системы «люггер» сорок пятого калибра. Любимая игрушка, не знающая осечек. Для пальбы в замкнутом пространстве ничего лучшего не придумаешь. И шуму бывает столько, что создается эффект группового налета. Подумав, положил в коричневый министерский портфель охотничий нож с утяжеленной рукояткой и обыкновенную осколочную гранату с пластиковой чекой. После этого позвонил родителям Гурко, молясь, чтобы они были дома. В факсе был намек, что можно их уже не застать. Трубку снял отец Гурко.
—
— А-а, Сережа, рад тебя слышать, — старик обрадовался, но тут же насторожился. — Что-нибудь с Олегом?
Сергей Петрович допускал, что телефон на прослушке, поэтому говорил аккуратно.
— Да нет, Андрей Семенович, с ним все в порядке.
— Ты так думаешь? А где же он пропадает целый месяц?
— Он вас разве не уведомил?
— Мало ли о чем он уведомил, — старик обиженно сопел. — Вам бы, Сережа, почаще пятую заповедь вспоминать. Вы же теперь все верующие, воцерковленные, вот и вспоминали бы почаще.
— Это какую, Андрей Семенович? Про почтение к родителям? — Сергей надеялся, что старик не станет долго витийствовать. — Кстати, нижайший поклон Дарье Семеновне. Надеюсь, она здорова?
— Тебе что-то надо, Сережа? — уже по-другому, почти по-деловому поинтересовался матерый отставник.
— Пустяки… А впрочем, да. Хотелось бы повидаться. Есть маленькая просьбишка.
— Так в чем дело? Жду.
Сергей Петрович сказал, что выезжает, и попросил Андрея Семеновича выйти вместе с супругой на улицу (минут через двадцать) и прогуляться в сторону магазина «Спортивные товары» (нынче «Бярд-шоп»). После чего старший Гурко окончательно убедился, что дело серьезное и не терпит отлагательства. Коротко буркнул:
— Вечно у вас с Олегом сложности! — и повесил трубку.
В черной «Волге» с импозантным козырьком над фарами за баранкой сидел Гриня Лунев, интересный паренек, возможно, один из самых опасных в Москве. В нем было все опасно: и внешность, ангельская, напоминающая иконные лики, и цепкий ум, целиком направленный на гон, и худое, беспощадное тело, обремененное немыслимыми рефлексами. Но самое опасное в нем было то, что он как-то так уродился, что не придавал никакого значения ни своей, ни посторонней жизни. Вдобавок Гриня был очень смешлив, и когда он смеялся, то не верилось, что этот двадцатипятилетний хлопец способен обидеть даже муху. Козырьков по-особому им гордился. Он подобрал его на выпускном вечере в Суворовском училище (Гриня был сиротой) и, по словам Козырькова, выпестовал, вылепил из говна конфетку. Гриня платил шефу взаимной приязнью, а больше не уважал никого. Про Сергея Петровича он знал по легенде, что тот мотал вроде бы срок за разбой, а потом, когда все бандюги в одночасье стали господами, перенял у бывшего владельца, ныне покойного, богатую фирму «Русский транзит». Что еще он знал или о чем догадывался, про то Гриня никому не говорил. Окинув севшего в машину Лихоманова леденящим, ангельским взглядом, улыбаясь, спросил:
— Никак постреляем, Сергей Петрович?
— С чего ты взял?
— Порох чую, — Гриня радостно гоготнул. — Да и с чего бы вам кобуру понапрасну цеплять?
— А у тебя есть из чего стрелять?
— Откуда? Нам господин Козырьков баловаться запретил.
По дороге Сергей Петрович объяснил веселому попутчику диспозицию. Они вдвоем из госдеповского гаража едут как бы подбросить пожилую пару в поликлинику. Но при этом может случиться накладка, потому что эту пару пасут. Если те, кто пасет, не захотят отпустить стариков в поликлинику добром, скорее всего, и придется помахаться. Трудность в том, что Сергей Петрович за неимением времени не выяснил, сколько там сторожей и как они выглядят. Но сколько бы ни было, стариков надо забрать однозначно. Тем более они на улице ждут.
— В поликлинику так в поликлинику, — беспечно отозвался Гриня. — Может, и я заодно анализы сдам.
— Тебя что-то беспокоит?
— Не меня, шефа. Он утром сказал, что у меня с психикой не в порядке.
— Так и сказал ни с того ни с сего?
— Я прибавки к жалованью попросил. Он с Нового года сулит. Мне работенку предлагают — в три раза больше платят. А шеф говорит: сходи к психиатру. Какой-то он последнее время стал грубоватый. Не знаете почему?
— Работа нервная, — усмехнулся Сергей Петрович, любуясь точеным профилем молодого мордоворота.