Зона номер три
Шрифт:
— Ничего, — сказал Хохряков, плеснув на каменку квасной ковшик. — Время покажет, у кого козырная масть.
И в тот же вечерний час отошел ото сна Савелий, телевизор заглох, и лампочка на потолке еле тлела. Рядом лежала голая кришнаитка Кланя и глядела на него влюбленным взглядом. Он сперва не понял, что произошло — какой-то лик другой, — потом догадался. Пока он спал, Кланя смыла со лба алое пятно, и иную краску, и причесалась так ловко, что бритая часть головы укрылась под светлой волной волос. Милая, весенняя девушка, исцелованная до синяков под глазами, — и больше ничего. Дьявольская жуть с нее спала, как шелуха, поэтому он сразу ее не признал.
—
— Я, Савелий. Кушать хочешь?
Савелий прислушался к себе. Да, он хотел есть, пить и еще кое о чем помышлял, скоромном. Его первая в жизни услада оказалась как бездонная бочка: сколько в нее не лей — все мало. Кланя спросила изумлении:
— Что же ты, Савушка, бык двужильный, что ли?
— Могу потерпеть, — смутился Савелий. — Токо нутро все жгет. Кабы не взорваться.
Измененная кришнаитка не заставила его мучиться, с коротким вздохом печали переместила золотистое тельце на его могучее туловище, и без всякого разгона они заново помчались вскачь. На сей раз путешествие было недолгим. Не успела ночь заглянуть в подвал, как они расцепились, и бедная девица повалилась набок, будто слегка подвывая.
— Что с тобой, голубушка, что с тобой? — озадачился Савелий.
— Ты же ненормальный. Ты меня всю высосал. Кто я теперь такая?
Савелий не истратил любовной охоты, но видел, что попутчица подустала.
— О чем горюешь, девонька? Какая была, такая и есть. Рази тебе плохо?
— Мне не плохо, мне больно. Скажи, что со мной.
Грубой ладонью он утер ее слезки.
— Не знаю, Клаша. С тобой ничего, а вот мир будто чуток посветлел. Не замечаешь?
Она другое заметила. Показалось ей, за эти двое (или трое?) суток она вернулась туда, откуда несколько лет назад стремглав умчалась, — в родное гнездо, полное лихорадочных, девичьих грез.
Соскользнув с лежака, накинула на плечи Любашин махровый халатик и, оглядевшись, на скорую руку собрала закуску — хлеб, масло, колбасу. Чего в подвале было много, так это водки.
— Выпьешь, Савушка?
— Нет, хватит.
— А я выпью, можно?
— Пей, — сказал он не слишком довольно, и она вдруг поймала себя на мысли, что впервые искренне спросила у кого-то на что-то разрешения. Присела на краешек лежака со стаканом в руке, но медлила, не пила. С непривычным волнением наблюдала, как могучий мужчина беззаботно, мерно пережевывает хлеб и колбасу.
— На самом деле никакая я не Кланя-Децибел, — поведала она. — Меня зовут Маша Вьюник.
— Бывает, — Савелий запил еду добрым глотком пива.
— Шутка подумать, я могла тебя убить!
— Вряд ли. Большое везенье нужно, чтобы иголкой вепря заколоть.
Маша-Кланя решилась наконец и осушила половину стакана. Халат при этом распахнулся, спелые груди плеснулись наружу.
— Закройся, — попросил Савелий и загородил глаза ладонью. Ему не хотелось начинать все заново, пора было чего-то другое делать. Не век же бабу ублажать.
— Ты, девушка, помощь обещала.
Маша, от водки порозовев, только радостно кивнула.
— Человечка одного сыскать надобно. Я думал, это просто. На чутье понадеялся. А Москва ишь какая, со всех сторон вонь, след сбивает.
— Какого человечка, Савушка? — так ей дорого, сладко было произносить, лаская языком это имя.
— Батяня мой родной, по фамилии Хохряков. Зовут Василий Васильевич. Его многие должны знать. Крупная фигура.
Маша-Кланя испугалась.
— Васька Щуп твой отец?
— Не знаю, какой он щуп, отец точно.
— Давно ты его видел?
— Я его никогда не видел, но надеюсь скоро повидать.
— Зачем он тебе, Савушка?
— Того пока тоже не знаю, да и не твоего ума это дело. Ты подскажи,
Девушка подлила себе водки, выпила и только потом заговорила. Ее сведения были неутешительны, но других Савелий и не ждал. В черном московском омуте было несколько людей, которые всем заправляли. Одни на самом верху, другие пониже, а третьи вовсе на побегушках. Эти люди, сошедшие невесть откуда, держали город в ежовых рукавицах и были все повязаны круговой порукой. Без их ведома ни один торгаш на рынке не имел права чихнуть, не говоря уж о простом обывателе. Многих из них Маша-Кланя пощупала лично, потому что долго кочевала из притона в притон. Маячила на низовых сходняках, а иной раз поднималась до Палас-отеля. Правда, она тогда не была кришнаиткой и обходилась без масти, в одиночку, переходила из рук в руки, как надкусанная вишенка. С Хохряковым судьба ее не сводила, потому что на тусовках он не бывал, держался особняком. Кроме кликухи «Щуп», у него есть и другая — «Кобчик заговоренный». Ни пуля, ни нож, ни отрава его не брали, и всем, кому положено, про это известно. С ним лучше вообще не встречаться на узкой дорожке. Делает бизнес, тралит бабки он с другой крупной шишкой, депутатом Большаковым, которого зовут Мустафа. Неизвестно, кто из них главней. Мустафу Москва боготворит, на всех выборах за него голосовали наравне с Лужком, он заступник и благодетель, на какой-то праздник по его милости весь город бесплатно на метро катался, а вот его верный кореш скрывался в тени, публичности избегал. Он обретался в Зоне, и чтобы его застать, надо попасть туда. Но секрет в том, что кто попал в Зону, обратно не выбирался никогда.
— Ты же там была? — уточнил Савелий.
— Была, — призналась Маша, — но в свите одного банкира. Это разные вещи.
— Расскажи про Зону, — попросил Савелий. — С чем ее едят?
Маша для устойчивости ухватилась за его голую ступню, так и сидела, нахохлясь, как воробышек перед грозой.
— Зона — это вечный праздник на земле. Туда лучше не соваться, Савушка. Там все схвачено и поделено. Тебя там не спицей достанут, кувалдой.
Савелий задумался, и тут в комнату откуда-то с воли вполз пьяный бомж Ешка, а за ним вскоре подтянулась проститутка Люба. В помещении сразу стало тесно. Люба первым делом включила телевизор, а Ешка метнулся к ящику с водкой. До полной компании не хватало только милиционера Володи. Ешка объяснил, что тот опять на дежурстве, и если заглянет, то попозже к ночи.
Пир пошел горой. Ешка сперва дичился Маши-Клани, но немного поправив здоровье, обратился к ней с проникновенными словами:
— Вот, Кланя, — сказал, — хотя ты дьяволица, а побыла с хорошим человеком и враз даже прическа у тебя другая. Так, я думаю, со всем миром произойдет. Он весь когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Предлагаю за это тост.
Вскоре после красивого тоста Ешка повалился на пол отдохнуть. Люба не отрывалась от заветного ящика, где вперемежку с латиноамериканскими похождениями симпатичные девушки и юноши без устали рекламировали гигиенические прокладки. Люба всего несколько дней торчала перед телеком, но уже заметно шизанулась. Савелий попросил убавить звук, она обернулась, утирая счастливые слезы.
— Не понимаешь, Савелий Васильевич! Вот это Эрнесто, который соблазнил Луизу, а сейчас придет Альфредо.
— Да я не про это, а чтобы маленько потише. В ушах звенит.
Но тут действительно появился Альфредо — сытая будка, похожая на Шахрая, — и Люба, охнув, чуть не выронила стакан:
— Вот он, вот он, глядите! Сейчас задаст Лизке жару!
Маша сказала Савелию:
— Не трогай ее, Савушка. Она отмороженная. Теперь все бабы такие.
— А ты не такая?
— Ты же знаешь, что не такая.