Зона поражения
Шрифт:
В остальном все вполне логично. Тимофеев передает Алевтине для Макаренко обычную недельную дозу морфия. Морфий подменен, и когда Макаренко обнаружил, что наркотика в упаковке нет, а в коробку аккуратненько уложены маленькие ампулы с сульфазином, то, естественно, потребовал замены.
Алевтина возвращается к главному, и тот, опасаясь лишнего шума и огласки, сам спустился в подвал. Тимофееву, вероятно, и в голову не пришло, что ампулы подменила его секретарша. Но ампулы подменены. Куда же делся морфий? Естественно, первое, что приходит на ум Тимофееву, — это обвинить в подмене самого Макаренко.
Если верить медсестре, то, проводив Тимофеева до двери, она не вошла внутрь. Но все слышала. Алевтина заявила, что Тимофеев и Макаренко даже не кричали друг на друга, ругались вполголоса. Макаренко категорически отрицал обвинения и только укрепил этим предположения главного.
Потом, объявив, что морфия больше не будет, Тимофеев хотел уйти, он даже взялся за ручку двери, но ударом скальпеля в шею наркоман ранил своего шефа, после чего втащил его на свой рабочий стол и, жестоко уродуя, резал сначала артерии на горле, потом лицо. Крик был слабый, но очень страшный.
Дальше в рассказе медсестры обнаруживался явный пробел. Алевтина утверждала, что сама, первая, нанесла удар. Но из ее слов было не совсем понятно, как же все-таки слабой женщине удалось справиться с этим обезумевшим мастером мертвого портрета. Кроме того, медсестра никак не объясняла, зачем вообще полезла в драку.
Несмотря на некоторые сомнения, вся история в целом выглядела весьма правдоподобно.
Мотив преступления налицо: врач, нарушающий закон и спасающий безнадежных больных от ненужных мучений, погибает от грязной руки одного из своих подчиненных. И мораль ясна: делая благое дело, никогда не пользуйся сомнительными инструментами.
«Никаких комментариев, никаких выводов, только факты, — прикидывал Паша. — Застраховаться нужно. Все, что идет со слов Валентины, нужно подвергнуть сомнению. Ведь нельзя исключить, например, такой вариант: вовсе не Тимофеев распространял в клинике наркотики, и все происшедшее- просто спектакль, разыгранный для одного зрителя».
Неразговорчивый водитель высадил Пашу не у дома, как тот просил, а значительно раньше. Спорить было бесполезно, оплатил же вперед, и пришлось пробежаться немного по весеннему киевскому морозцу. Возле подъезда Паша остановился, прикидывая, насколько все-таки удобно вламываться вот так среди ночи. Позвонить из клиники не получилось, телефон Дмитриева не отвечал, вероятно, отключили. Так или иначе, Паша решил, что обстоятельства его вполне оправдывают.
Дверь открыл Макар Иванович, он был в пижаме, но не выглядел сонным. Приложив палец к губам, он провел Пашу на кухню и плотно прикрыл дверь.
— За тобой что, гонятся? — спросил он шепотом, пододвигая табурет и устраиваясь напротив молодого журналиста.
— Не знаю, кажется, нет.
— Не знаешь или нет?
Макар Иванович почему-то улыбался.
— Что случилось?
— Тимофеев убит, — сказал Паша. — Я сам видел его тело на столе в морге. Его убил патологоанатом по фамилии Макаренко.
— Хорошо, хорошо, — сказал Макар Иванович. — Только тише, пожалуйста. Моя мама только час, как уснула, мне пришлось выключить телефон. Скажи, там, наверное, полно милиции?
— Когда я уезжал, как раз появились две «Волги». Я не дорассказал, убийство двойное. Этот Макаренко, он тоже уже мертвый. — Паша шептал уже совсем тихо. — Я сейчас быстренько набросаю статью, может быть, успею в номер. У вас-то что? Есть что-нибудь новое?
— Много всего… — Макар Иванович покосился на закрытую дверь. — Знаешь, нужно нам куда-нибудь отсюда перебраться. У мамы уже был сердечный приступ, хватит с нее наших дел.
— А куда? В гостиницу?
Но Макар Иванович не ответил, он поставил телефон на стол и набирал номер.
— Зоя? — спросил он в трубку. — Я догадывался, что вы не спите. Зоя, у меня к вам немного неприличная просьба. Хочу напроситься в гости. Да, прямо сейчас, да, как-нибудь доберемся… Да, не один я, с мальчиком. Он хороший мальчик, ему нужно успеть статью в номер сдать, а здесь просто стола нет, чтобы немножко поработать. Даже пишущая машинка?.. Ну, просто замечательно. Диктуйте адрес.
4
Часы на туалетном столике показывали без пяти шесть.
Дмитриев сверил их со своими, время совпадало. Квартира была ухоженная, двухкомнатная, и, судя по запаху, здесь жили только женщины. Макар Иванович испытывал неловкость, он не мог себя заставить даже присесть. На весь дом раздавались быстрые щелкающие удары по клавишам, Паша матерился, как всегда во время работы, бормотал себе под нос что-то нечленораздельное, иногда хихикал. Горели повсюду, отражаясь в зеркалах и в выпуклых светлых полировках, маленькие коричневые бра в каких-то круглых абажурах с золотой бахромой. Макар Иванович по настоянию Зои не снял ботинки, и собственные влажные следы на желтом паласе вызывали в нем раздражение.
— Кофе!
Зоя вошла с круглым серебряным подносом, и по комнате распространился горьковатый запах горячего кофе. Она поставила поднос на столик и движением руки приказала Дмитриеву присесть. Опустилась сама, скрестила длинные ноги.
— Вы по утрам кофе пьете? — спросила она.
Легкая, теплая, одетая в голубой шелковый халат с прибранными просто волосами, Зоя совершенно переменилась. Она сидела перед Дмитриевым в широком кожаном кресле. Осторожно он протянул руку и взял чашечку.
— Легко добрались?
— Такси вызвали.
— Правильно.
— Ничего, что мы вот так среди ночи вломились?..
— Ничего! — Она тоже взяла чашечку. — Эта квартира принадлежит моей сестре. Если бы Соня была дома, мне пришлось бы вам отказать. Но сестры, как видите, нет.
— А где она?
— На работе.
— В такое время?
По лицу Зои мелькнула тень, веки на миг упали, но она тут же выправилась.
— В общем-то, вы меня спасли, — сказала она, вовсе не отвечая на вопрос. Она грустно одними глазами улыбнулась. — Если бы не вы, никогда бы не решилась избавиться от шубы. А теперь легче. Избавилась от нее, и легче. Как кофе?