Зона сумерек
Шрифт:
— Сольвейг, паскудная правда в том, что в такой войне не может быть правых и виноватых. А солдаты ТАКИХ войн делятся не на завоевателей и патриотов, а на мертвых и еще живых… Может быть я и вправду лучший из вас, но даже лучшие из лучших со временем устают класть трупы штабелями. А цель оправдывает средства лишь до тех пор, пока ты не соприкоснулся с этими «средствами» вплотную, не увидел своими глазами, руками не почувствовал их разумную, четко рассчитанную БЕСПОЩАДНОСТЬ. Яна давно слушала его с сомнением. Не то, чтобы сомнения вызывали его слова, их справедливость и логика, время от времени такие мысли посещали всех и Страж знал об этом. Поэтому, уходя, все они в обязательном порядке проходили инициацию Великим Зеркалом. Не для того, чтобы избавиться от сомнений. Сомнения — часть мыслительного процесса и очень большая часть, а Стражу и той силе, которой он преданно служил не нужны были ни идиоты, ни послушные роботы. На Перекресток приходили сознательно, понимая, куда идут и зачем. И жесткий свет Великого Зеркала не избавлял от человеческих слабостей, но давал силу держать их в узде. Во всяком случае, о ТАКОМ трассовики вслух не говорили, это считалось дурным тоном. Возможно, Неуязвимый излагал свои мысли… Но как он умудрился их облечь в чужие слова, если не пел с чужого голоса…
Неясная мысль обрела контур и плотность.
Неуязвимый?!
А почему бы нет?
Даже лучшие из лучших попадаются. Как там в скандинавском эпосе: "Не хвались силой — встретишь более сильного, не хвались хитростью — встретишь более хитрого, не хвались мудростью — встретишь более мудрого".
— Почему ты молчишь? — вдруг спросил он, — почему не возражаешь мне?
— А тебе хочется, чтобы кто-нибудь разбил вдребезги твою упадническую философию?
В глазах Неуязвимого взметнулся странный всполох… Но это длилось всего мгновение.
— Я устал, Сольвейг. Мне не доехать туда, где кончается асфальт. Я помню нашу песню и помню тех, кто пел ее до нас, но есть и другая, тоже очень старая песня: "Помоги мне птица, я болен печалью. Отнеси на небо, в мои детские сны. Мне не надо неба. Мне не надо Рая. Я хочу проснуться вдалеке от войны."…
Он изменился. Если б не песня, Яна бы ни за что не поверила, что перед ней Неуязвимый. Он был по-прежнему силен, гибок и страшен своей, скрытой до времени мощью, но не было в нем того стального стержня… Воли? Веры? Бог знает чего, но не было его, а без него не было и Рода Шривера, Неуязвимого.
Кончился Неуязвимый.
— Жалкое зрелище, — фыркнула Яна и медленно поднялась. Он не остановил ее. Она остановилась сама.
— Трое наших сошли с ТРАССЫ так же как и ты, — тихо, зловеще произнесла она и Неуязвимый почти против воли поднял голову.
— Еще два месяца назад их было трое. Жалких, как ты, потерянных, спившихся до глюков, но живых. Две недели назад я получила сообщение о последнем: Дине Фарре. Он продержался дольше всех. Утром его подруга нашла Дина в ванной. Он плавал в собственной крови. Он вскрыл вены. Сохранилась записка. Знаешь, что в ней было?
— "Все бессмысленно", — ответил Неуязвимый сразу и без раздумий.
— Ты знал? Откуда?
— Ничего я не знал, — он передернул плечами, словно от холода, хотя облака окончательно разошлись и солнце медленно, но верно двигалось к зениту,
— считай, что я просто догадался. Те двое попрощались с миром так же.
— Они что, тоже впали в депрессивный нигилизм по Шопенгауэру?
Неуязвимый невольно хмыкнул:
— Формулировочки у тебя…
— Как могу, — отозвалась Яна. — Но ты так и не ответил. Что случилось с Дином, с тобой, с остальными?
— Слушай, Сольвейг, — Неуязвимый вскинул голову, отвел плечи назад, глянул угрюмо, — Я не звал тебя, та сама пришла. С чего ты взяла, что у меня есть ответы на все вопросы? Ты спрашиваешь, ни много, ни мало: в чем смысл жизни. Думаешь, я отвечу?
Она бестрепетно встретила его взгляд. Удержала.
— Я не спрашивала тебя, в чем смысл жизни. Но если ты задал этот вопрос, значит у тебя есть и ответ.
— А нет никакого смысла! — рявкнул Неуязвимый, — нет и не было.
Эволюцию породил агрессивный ген, которому понадобился материал для строительства. И самым целесообразным оказался путь грабежа себе подобных.
Эту линию выбрала природа, Сольвейг, та самая насквозь мудрая матушка природа, которой нас всегда учили восхищаться. Уж если она не смогла выдумать ничего менее аморального, то куда уж нам-то, грешным… Улавливаешь мысль?
Яна молчала и Неуязвимый безжалостно продолжил:
Сначала появились клетки. Со временем они разрослись в то, что мы имеем: деревья, животных, людей… Но задачи агрессивного гена не изменились: рвать других и строить себя. И не важно, во что он вырос — в дерево, собаку, человека, Черного Фронтира, весь смысл сводится к одному…
— Это биология, — холодно парировала Яна, — ее законы действуют лишь до определенного шлагбаума.
— Верно. Но никто не знает что за ним. Может то, ради чего и жить то смешно и глупо.
— Может быть. А может быть и нет. Существует только один способ узнать
— ехать вперед.
— Зачем?
Спокойствие лопнуло в ней со звуком перетянутой струны.
— Зачем?! — яростно переспросила она, — за тем, чтобы не пить и не резать вены! Чтобы не гнить заживо от хронического бронхита! Чтобы не травить себя завистью и злобой, чтобы не рехнуться от тоски, чтобы не ползать на брюхе перед тем, кто сильнее, чтобы не убить в себе гордость… Чтобы любить жизнь и не бояться смерти.
Она выдохлась и хрипло спросила:
— Мало?
Неуязвимый криво улыбнулся:
— Вполне достаточно. Если веришь во всю эту хренотень. Только вера — штука хитрая, она, понимаешь, кончается. Со временем. Яна схватила попавшее под руку полено и хрястнула его о гнилой столбик бывшего забора так, что посыпалась труха.
— Хорошо, — неожиданно остыла она, — Мы поговорили о том, чего ты хочешь. Ты ничего не хочешь. Печально, но, в конце концов, это твое личное горе. Поговорим о том, что ты можешь. Ты — Род Шривер. Неуязвимый. Лучший из лучших, легенда ТРАССЫ. Черные Фронтиры боятся тебя как огня, трассовики молятся на тебя, для многих ты стал спасением, тем самым единственным шансом, в который они упрямо верили, верили вопреки всякой логике, просто потому, что это был ТЫ! И это спасало их от отчаяния на самом краю. Они живы благодаря тебе. Они и сейчас живут только тобой, так какое ты имел право послать все к чертям только потому, что тебе стало скучно!? Как ты мог еще до смерти умереть? Какое значение имеет то, хочешь ты или не хочешь спасать тех, кто гибнет на твоих глазах? Пусть они сто, тысячу раз не правы и все бессмысленно, но ведь ты же МОЖЕШЬ их спасти!
Неуязвимый содрогнулся всем своим сильным телом. И закрыл глаза.
— Не могу, — сказал он. Очень тихо сказал. Одними губами. Но она услышала. Весь ее воинственный пыл иссяк.
— Как? — переспросила она.
— Очень просто. Мне не перешагнуть Порог. Мне больше не выйти на ТРАССУ… А без нее жизни нет.
Он смотрел устало и жутко. Ком подкатил к горлу, Род сглотнул…
Казалось, его отчаяние и смертная мука, которую он так долго скрывал, сейчас выплеснутся слезами, но Неуязвимый подавил слабость.